Сомадева - Повесть о царе Удаяне

создателя «Великого сказа» была уже твердо упрочена в санскритской литературе, и потому мы вправе предположить, что жил он несколькими столетиями раньше. Предположение это в свою очередь подтверждается так называемой легендой о Гунадхье, которую в общих чертах согласованно сообщают в начале своих произведений Кшемендра и Сомадева. По этой легенде, Гунадхья родился в городе Пратшптхане, расположенном в Декане на реке Годавари, и некоторое время был придворным местного царя, некоего Сатаваханы. Сколь ни бедны наши сведения о древней истории Индии, все же нам известно, что в I–III вв. н. э. в Декане действительно царствовала династия Сатаваханов, столицей которых была Пратиштхана, ныне город Пайтхан. Следовательно, если доверять легенде, время жизни Гунадхьи приходится на период с I по III в. н. э. Помимо упоминаний у писателей VII в. и сведений, почерпнутых из легенды, еще одно обстоятельство может служить косвенным свидетельством в пользу намеченной даты. В III—IV вв. н. э. жил известный санскритский драматург Бхаса, в нескольких пьесах которого использованы те же сюжеты, что имеются в «Великом сказе». По всей видимости, Бхаса заимствовал эти сюжеты у Гунадхьи, и творчество последнего, таким образом, должно было предшествовать творчеству драматурга.

Оживленную полемику между учеными вызвало единодушное утверждение индийских источников, что Гунадхья написал «Великий сказ» на языке пайшачи. На таком языке не сохранилось ни одного другого произведения древнеиндийской литературы, и к тому же само его название — «пайшачи» казалось по меньшей мере странным. Дело в том, что «пайшачи» буквально значит «принадлежащий пишачам», а пишачами, согласно индийской мифологии, были злобные и наиболее презираемые демоны. По вполне понятным соображениям, само существование такого языка, не говоря уж о том, что на нем мог быть написан «Великий сказ», признавалось исследователями сомнительным и малоправдоподобным. Однако вопреки всем сомнениям обнаружилось, что грамматик XII в. Хемачандра не только описал его в числе иных среднеиндийских народных языков, пракритов, в своей грамматике, но привел даже несколько образцов из него. Пользуясь этими образцами, ученые локализовали пайшачи как один из диалектов Северо-Западной Индии, и тогда возник вопрос, почему Гунадхья воспользовался именно этим диалектом и откуда произошло его необычное название, имевшее явно уничижительный оттенок. Что касается названия, то вполне вероятно, что оно обязано своим возникновением противопоставлению «варварских» разговорных языков литературному языку образованного общества — санскриту и появилось сравнительно поздно. Во времена Гунадхьи, а особенно в государстве Сатаваханов, где пракриты играли полноправную роль в литературном обиходе^[6], такого противопоставления еще не было. И не случайно, что для своего произведения, зиждящегося на фольклорной основе, Гунадхья прибег к одному из них. Менее понятно, почему его выбор пал на северо-западный диалект, а не на один из диалектов Декана, но для объяснения этого обстоятельства нам необходимо бы было больше знать и о личности Гунадхьн, и о распространении самого пайшачи. А пока приходится довольствоваться косвенным объяснением легенды о Гунадхье, по которой он был вынужден принять на себя обет не пользоваться ни санскритом, ни одним из местных наречий.

Наконец, еще одной из загадок «Великого сказа» является проблема его формы. Сомадева и Кшемендра сообщают, что «Великпй сказ» был составлен в стихах, и даже указывают его объем: 700 тыс. шлок, из которых 600 тыс. были якобы уничтожены уже самим Гунадхьей. Но вопреки им Дандин, автор санскритского трактата по поэтике начала VII в., недвусмысленно утверждает, что «Великпй сказ» был написан прозой. По всей видимости, Сомадева и Кшемендра имели дело уже не с оригиналом «Великого сказа», а с его более поздней версифицированной рецензией, созданной в Кашмире. Этим, в частности, можно объяснить большое внутреннее сходство их произведений и, наоборот, общие существенные отличия их версий «Великого сказа» от непальской версии Будхасвамина. Дандин же, живший по крайней мере четырьмя с ноловиной столетиями раньше Кшемендры и Сомадевьт, располагал, вероятно, подлинным текстом Гунадхьи, и поэтому его свидетельство представляется более достоверным и ценным.

Дандин относит творение Гунадхьи к повествовательному жанру катха (букв. «сказ»). --">