Герман Мелвилл - Энкантадас, или Очарованные острова

Герман Мелвилл Энкантадас, или Очарованные острова 

НАБРОСОК ПЕРВЫЙ. Панорама островов

— Не может быть, — Паромщик тут сказал. —

Коль скоро нам не улыбнулся случай.

Ведь эти острова не твердь земли и скал,

А просто хлябь в морской дали текучей.

Иль призраки, что мечутся в пахучей.

Те острова Блуждающими звать.

Не мало душ они повергли в горе.

Поэтому их надо избегать.

Кому пришлось на берег их ступать.

Тому спасенья не дано узнать.

Несчастные весь век по ним бродили

И выхода из пут не находили.

Темны, ужасны, жадны, как могила.

Что столько бренных жизней поглотила.

На их вершинах лишь сова гнездится

И крик ее пронзительною силой

Отпугивает радостную птицу,

Да призраки бредут вопящей вереницей.

Возьмите двадцать пять куч печной золы, разбросанных там и сям на городской свалке, мысленно увеличьте часть из них до размеров гор, а свалку

— до величины моря, и вы получите вполне верное представление о том, как выглядят Энкантадас, или Очарованные острова. Скорее группы потухших вулканов, чем острова, — таким мог бы оказаться наш мир после предания искупительному огню.

Весьма сомнительно, чтобы какое-то иное место на земле могло сравниться с ними по запустению.

Заброшенные старинные кладбища, руины древних городов представляют собой меланхолическое зрелище, но, как всякое сущее, хоть однажды соприкасавшееся с людьми, все же вызывают в нас сочувственные мысли, какими бы печальными они ни были. Ведь даже Мертвому морю при всей скудости навеваемых им эмоций временами удается расшевелить в душе пилигрима более приятные ощущения.

Что касается одиночества, то огромные северные леса, морские просторы, не посещаемые кораблями, ледяные поля Гренландии являют человеческому глазу его выразительнейшие подобия; и все же магическое величие перемен, приносимых либо движением вод, либо временами года, смягчает их ужас — дремучие леса посещает май, отдаленнейшие поверхности моря, подобно озеру Эри, отражают знакомые нам звезды, а в чистом воздухе ясного полярного дня искрящийся лазурный лед кажется прекрасным малахитом.

Особое, если можно так выразиться, проклятие, тяготеющее над Энкантадас и ставящее их по запустению неизмеримо ниже Идумеи и Полюса, заключается в полном отсутствии перемен, ибо времена года и настроения остаются там неизменными. Рассеченные экватором, Энкантадас не знают осени, не знают весны; они подобны бренным останкам пожранного пламенем, и едва ли можно что-либо прибавить к картине всеобщего опустошения. Ливни освежают лустыни, но на эти острова не было пролито ни капли дождя. Подобно расколотым сирийским тыквам, оставленным вялиться на солнце, они покрылись трещинами под воздействием вечной засухи, посылаемой раскаленными небесами. «Яви милость свою, — взывает страждущий дух Энкантадас, — и ниспошли Лазаря, дабы он увлажнил палец свой в прохладной воде и оросил язык мой, ибо пламень этот мучит меня».

Другая особенность островов — их невероятная необитаемость. Шакал, обреченный на прозябание в зарослях сорной травы среди развалин Вавилона, представляется нам наглядным примером отщепенца, изгнанного отовсюду; но Энкантадас отказывают в убежище даже париям животного мира. Они в равной мере не принадлежат ни волку, ни человеку. Пожалуй, только рептилии подают там признаки жизни: черепахи, ящерицы, змеи и странная аномалия диковинной природы — игуана, а также огромные пауки. На этих островах вы не услышите ни голоса, ни мычания, ни воя; единственный звук, который издает там жизнь, — это шипение.

На большинстве островов, где вообще может быть найдена хоть какая-нибудь растительность, она более неблагодарна, чем скудость Атакамы. Непролазные чащи похожего на проволоку кустарника без плодов и названия заполняют глубокие расселины в известковых скалах, предательски скрывая их. Безмолвно томятся под солнцем заросли безобразно искривленных кактусов.

Во многих местах побережье загромождено скалами или, точнее, застывшей лавой. Беспорядочные нагромождения бурой, зеленоватой массы, напоминающей спекшиеся на колосниках угли, образуют то --">