Юрий Владимирович Давыдов - Капитаны ищут путь

Юрий Давыдов КАПИТАНЫ ИЩУТ ПУТЬ

Подняли якорь, надежды символ!

Баратынский

Часть первая ПОЧИН «РЮРИКА»

ДОМ НА АНГЛИЙСКОЙ НАБЕРЕЖНОЙ

Театр загорелся в полночь. Пламя осветило полнеба. Жители города высыпали на улицы, сам император Александр примчал в санях к театру. Подняв бобровый воротник, он глядел на огонь, на суету пожарных и полицейских.

Полуночным пожаром начался в Петербурге новый, 1811 год. Многие почитали это худой приметой, знамением будущих напастей.

Но вскоре все было позабыто: обыкновенная зима стояла в Петербурге. Был студеный январь — ясное небо и сверкание снега на застывшей Неве. Минул февраль — месяц метелей, низких мутных туч. Наступил март с первыми, робкими и нежными, акварелями зорь, с дневной капелью и ночными звонкими заморозками.

Невская столица жила по-всегдашнему. В сумерках кончались занятия в присутственных местах, и чиновный люд расходился торопливо. Степенные купцы в длинных черных сюртуках затворяли лабазы и подсчитывали барыш. На улицах зажигались неяркие масляные фонари. Быстро вечерело. К барским домам подкатывали возки. В залах звучала бальная музыка, в окнах кружились тени.

В вечерний час освещался и трехэтажный с портиком дом № 229 на Английской набережной. У парадных дверей его лежали каменные львы. Когда швейцар отворял стеклянные двери, свет из просторных сеней падал на каменных львов, и морды у них казались сонными и свирепыми.

В доме на Английской набережной жил граф Николай Петрович Румянцев. Ему было под шестьдесят. Он был одним из самых богатых людей в России: тридцать тысяч крестьянских душ пахали, сеяли и жали на его землях в Белоруссии, в губерниях — Московской, Рязанской, Калужской, Тамбовской.

Сын знаменитого полководца Румянцева-Задунайского, граф Николай Петрович лет сорок подвизался на дипломатическом поприще. Вот уже третий год возглавлял он министерство иностранных дел и был возведен в звание государственного канцлера. По табели о рангах звание это равнялось фельдмаршальскому.

Как у всякого человека с характером независимым и смелым, у Румянцева было немало врагов в сановном Петербурге. Александр Первый (натура царя была не столь ангельски простодушной, как взгляд его голубых глаз) не переоценивал дальновидность Румянцева, ярого поборника союза с Наполеоном, и некоторые дипломатические дела вел втайне от министра. Однако император был достаточно разумен, чтобы признавать бескорыстие и честность Румянцева. Придворным хулителям Румянцева Александр колко отвечал:

— Он почти один, который никогда и ничего не просил у меня для себя, тогда как другие просят почестей и денег то для себя, то для родных.

Время показало ошибочность внешнеполитических устремлений Румянцева, и если б он только и был, что министром да канцлером, то имя его вошло бы в длинный перечень высших сановников империи — и только. Но старик из дома на Английской набережной оставил по себе иную память.

Русь перевидала немало богачей — любителей конских бегов и псарен, оранжерей и балета. Случались, правда, и среди них подлинные знатоки. Но Румянцев не был лишь меценатом-покровителем ученых мужей. Румянцев сам был тружеником науки.

По вечерам у освещенного подъезда его дома редко останавливались кареты с гербами на дверцах и гайдуками на запятках. Чаще всего подходили к стеклянным дверям и обивали ноги о львиные морды скромные штатские люди или офицеры в морских шинелях.

Их не заставляли ждать в передней. Они поднимались пологой мраморной лестницей; Николай Петрович Румянцев радушно принимал желанных гостей, усаживал их поближе к камину из темно-розового орлеца.

Высоколобое умное лицо его с улыбчивыми губами и с вертикальной складкой над прямым тонким носом светилось той доброжелательностью, которая появлялась на нем лишь в эти вечерние часы, в кружке подвижников науки.

В числе --">