Артур Макгваер - Пришелец

Артур Макгваер АТОММАШ Пришелец

Глава 1. Одержимость из машины

Глава, в которой наш современник попадает в тело несостоявшегося гения двадцатого века — Матвея Петровича Бронштейна.

Матвей Петрович Бронштейн медленно приходил в себя. Открыл глаза — взгляд упёрся в плохо побеленный потолок, извёстку побелки которого пересекали многочисленные трещины, а кое-где кусочки мелового слоя отвалились. С трудом повернул голову — тело плохо слушалось приказов сознания. Взгляд упал на стол, полку с книгами, настенный календарь висящий у изголовья кровати. Дата на календаре 25 февраля 1923 года почему-то сильно удивила, буквально потрясла сознание.

— Что со мной?

Матвей силился вспомнить, что ему снилось — что-то ужасное, раз память отказывалась выдавать воспоминания, оберегая только что оформившееся ясное сознание.

Поняв, что спать категорически не стоит, Матвей с трудом встал с постели и нашарил ногой под кроватью стоптанные тапочки. Подошёл к столу, взял очки. Расплывающиеся контуры комнаты стали чёткими. В окно светила полная Луна, и её свет, разгоняющий темноту, помог Матвею зажечь керосиновую лампу. Взяв её, Матвей прошёл в соседнюю комнату, где стоял большой трельяж — составное зеркало в человеческий рост.

Всмотревшись в своё отражение, Бронштейн почувствовал, как на него накатывает оторопь — он не узнавал себя. Казалось, что на него из зеркала смотрит другой человек — незнакомый, в очках.

Это замешательство словно открыло плотину для воспоминаний — диких, невероятных воспоминаний о… будущем.

— Надо же! 1923! Как раз закончилась гражданская война. Впереди семь лет НЭПа. Можно относительно свободно ездить за границу, — пронеслись в голове мысли.

— Ты кто? — удивился Бронштейн посторонним мыслям, звучащим в голове как будто речь чужака в зеркале.

— Что значит кто? — Матвей Макаров!

— Я Матвей Бронштейн! — появилась в голове мысль-возражение. Ч…чёрт, кажется у меня галлюцинации — сам с собой разговариваю.

— Бронштейн, ты не галлюцинируешь. У тебя, как бы выразиться поделикатнее, одержимость мной, Макаровым. Но я не бес!!! И тебя точно зовут Матвей Петрович Бронштейн?!!

— Точно!

— Так вот что такое одержимость! В мыслях Матвея Бронштейна пронеслось вспоминание читаного им рассказа о мальчике-одержимом. Тогда он посчитал, что это очередные досужие выдумки, ничего с реальностью не имеющие, и сочиняемые писаками для одурачивания простодушных читателей.

То, что его теперешнее состояние можно было охарактеризовать именно как одержимость, не представляло сомнений.

— Матвей Бронштейн?! Тот самый Матвей Бронштейн! Из четвёрки знаменитого в научных кругах конца двадцатых — начала тридцатых "джаз-банда" Гамов-Ландау-Бронштейн-Иваненко?! Ничего себе!

Матвей Бронштейн слышал мысли неведомого "духа" также как и свои, поэтому следующей его мыслью было — только раздвоения личности мне не хватало. Хотя говорят, что от голода галлюцинации бывают.

— Кто такие эти Ландау и Гамов с Ивановым?

— Твои будущие друзья и коллеги. Нам надо бы представиться друг другу.

— Расскажу о себе, — начал первым объясняться незнакомец, чьи мысли вторглись в черепную коробку Бронштейна. Мои имя и фамилию ты уже слышал — меня зовут Матвей Макаров. Так что имя у нас с тобой одно на двоих. Об остальном…. Что хочешь услышать первым?

— Кто ты?

— Я был Матвеем Олеговичем Макаровым. Окончил Московский Инженерно-Физический Институт ещё до окончания перестройки, в девяностые годы этого века. Защитил диплом по специальности "Машины и аппараты химических производств".

— При поступлении в институт и выборе профессии, увы, это я понял поздно, был восторженным дураком, если честно говорить. Знай, я как на самом деле обстоят дела в бывшей советской, а затем российской ядерной промышленности, — держался бы от атомных производств подальше. Никаких перспектив для человека со стороны. В лучшем случае — долгое восхождение по карьерной лестнице, требующее не столько научных, сколько административных и притом специфических знаний. В ядерной промышленности было чёткое разделение по группам, контролирующим то или иное направление. Так что ждала меня унылая работа технолога. Возможно, мне не повезло — некоторым моим однокурсникам, кто поехал работать на станции, удалось постепенно выбиться. Но я на пять лет застрял в --">