Владимир Алексеевич Рыбин - Путешествие в страну миражей

говорил мой последний гид на туркменской земле капитан парома «Советский Казахстан» Олег Серафимович Никитин. Он водил меня по своему удивительному кораблю, верхняя часть которого ничем не отличалась от всех других судов: чистые палубы, каюты, рубка, полная сверкающих приборов, спасательные плотики и шлюпки, а нижняя — точная копия какой-нибудь железнодорожной станции Москва-Сортировочная. На четырех путях общей длиной почти в полкилометра, упакованные вплотную один к другому, стояли цистерны и большие вагоны. И непонятно было, как я буду пересекать море — теплоходом или поездом. И странно звучала традиционная песня при отходе, что, мол, «провожают пароходы совсем не так, как поезда». Здесь выходило, что одинаково.

— Давно на Каспии? — спросил я Олега Серафимовича.

— С пятьдесят пятого.

— Не тянет в океан?

— Здесь привык.

— Качки не боитесь? — задал я каверзный вопрос.

Он засмеялся:

— Каспий в этом отношении — школа. Кто здесь поплавал, тот ничего не боится. А которые с океанских судов приходят, первые штормы не выдерживают, лежат. Такой Каспий…

Море раздвигало берега, гнало с севера бесчисленные «отары» своих белопенных барашков, море с непостоянным уровнем и непостоянным названием — Хазарское, Северное, Белое, Восточное, Западное, Хорезмское, Персидское и в конце концов увековечившее давно исчезнувшее племя каспиев, море, с богатствами которого всегда было связано столько надежд.

Теперь о Каспии чаще всего говорят с жалостью: мелеет, скудеет. Но мне было как-то неловко со своим привезенным издалека маленьким человеческим сочувствием. Тяжелое судно водоизмещением около семи тысяч тонн робко вздрагивало под ударами волн, и часто-часто, словно в испуге, колотились под палубой четыре его дизельных сердца. А до отмелей Апшерона было триста километров и двенадцать часов пути.

Неровная полоска гор на туркменском берегу опускалась все ниже. Тонула в дымной вуали земля, на долгих дорогах которой осталась частица моего сердца. Снова и снова проходили передо мной друзья, обретенные в пути, грустили, шутили, произносили свои страстные монологи, я слышал их голоса, и сладкая печаль накатывалась на меня, как волны этого неспокойного моря. «Сагбол», — говорил я, — «спасибо», Туркмения, «Тангыр ялкасын» — «благодарю» тебя за радость, которую мне подарили твои дороги.

И еще я думал о Природе, к которой теперь не только приспосабливались, которую где умело, где не слишком осторожно, однако все же подправляли, учили стать такой, какой она нужна людям. И хотелось верить, что на просторах этого моря, ставшего Морем Согласия между народами, населяющими его берега, будет достигнуто полное согласие также между Природой и Человеком.

ИЛЛЮСТРАЦИИ

В песках Юго-Восточных Каракумов

Исследуется движение барханов

Туркменский хлопок

Трубы насосной станции на Машинном канале

Памятник В. И. Ленину в Ашхабаде

На площади у Вечного огня