Владимир Алексеевич Рыбин - Навстречу рассвету

приходится рассчитывать на авось.

И тут мне вдруг подумалось, что, может, вот сейчас, в эту самую минуту, долгожданные косяки как раз подходят к рыбацким сетям. Я спросил, где находятся эти сети, и главный инженер показал мне какое-то сооружение в море, похожее на длинную изгородь.

— А вон колхозный заездок, — сказал он и, словно зная заранее все мои намерения, крикнул человеку, копавшемуся неподалеку в моторной лодке: — Семкин, чего делаешь? Ничего? Свози товарища на заездок.

Иван Семкин работал бондарем на рыбокомбинате, но, как все измаявшиеся в ожидании, он согласился устроить мне эту экскурсию охотно, даже с радостью. И вскоре под рев «Вихря» мы уже мчались по матовой глади тихого в этот час Амурского лимана.

— Это заездок колхоза имени Блюхера, что в Новопокровке. Вон деревня на горушке, — просвещал меня Семкин. — До революции деревня называлась просто Покровкой. В двадцатом году белые ее начисто спалили. Люди построили новую деревню. Потому и Новопокровка… Заездок — это забор в море. Его загодя городят. Дело не простое: колья длиннющие, волна качает, а все должно быть как по линеечке. Лососи натыкаются на такой забор, идут вдоль него и попадают в глаголь, загибающийся буквой «Г». А там способ — сеть такая. Ну и — дело в шляпе…

— А если рыба мимо пройдет?

— Бывает. Тогда весь труд насмарку. Только ведь рыбаки-то не первый год на путине, знают.

— Такой труд! — удивился я, разглядывая приближавшийся частокол, перегородивший море.

— Рыба даром не дается, — согласился Семкин. — Этот заездок полтора километра длиной. Два месяца городили. Только чтоб путину не прозевать. Потом снимать придется: осенью штормы все раскидают.

Мы причалили к лесенке-трапу у глаголи, взобрались наверх. Семь дощатых мосточков лежали поверх поперечных бревен, убегали к будочке на конце глаголи. Под ними матово поблескивала, покачивалась вода. По мосточкам шеренгой шли семь женщин, длинными баграми перебирали способ, то есть лежавшую в воде сеть. В сети, серебристо отсвечивая широкими боками, переваливались несколько больших кетин.

— Пошла, что ли? — забеспокоился Семкин.

— Вроде бы пошла, — задорно крикнула одна из рыбачек.

Оглянувшись на нас и белозубо улыбнувшись, она аккуратно положила шест на бревна возле мостков и направилась к нам.

— Некогда лясы точить! — крикнул от будки какой-то дядька и круто выругался.

— Будешь ругаться — сбросим, — спокойно пообещали из шеренги женщин. И дядька сразу притих, видимо, знал, что у этих женщин слово не расходится с делом.

Та, что направилась к нам, на ходу одернула брезентовую робу, поправила косынку, улыбнулась приветливо.

— Валентина Ивановна, — представилась она, — колхозница из Новопокровки.

— Рыбачка?

— Рыбачка, если хотите. А вообще-то библиотекарша.

— Библиотекарша? — удивился я.

— Да, — в свою очередь удивилась она. — Когда путина, все рыбаками становимся.

— Пошла, что ли? — снова спросил Семкин.

— Вроде пошла.

— Тогда ехать надо, — забеспокоился он.

— Вы уж извините, — сказала Валентина Ивановна, — когда путина — не до разговоров.

— Ехать надо, — повторил Семкин. — Счас навалится работы, не передохнешь.

Я понял, что никакие мои уговоры теперь не помогут. Идет большая работа, и в этой работе я со своими эмоциями-переживаниями буду чем-то вроде палки в колесе.

И снова мы помчались по серой, чуть взгорбившейся пологими волнами глади лимана. Я вдруг подумал, что отсюда, с этого заездка, началась моя обратная дорога и что пора, как водится, подводить итоги. Я сидел рядом с молчаливым, посерьезневшим Семкиным и думал о трехтысячекилометровом пути по Амуру, о городах и поселках, обо всем этом крае, именуемом «краем Азии». Думал о том, что, путешествуя по Амуру, невольно повсюду искал экзотику, не в силах избавиться от традиционных для европейца представлений. Искал экзотику даже когда мчался через тайгу в скоростном поезде или летел над амурскими волнами в крылатой «Ракете». Порой я даже сердился, видя здесь европейские привычки, и черные утесы, таежная непролазь казались мне более живописными, нежели белые кварталы новостроек, поднимавшиеся над тайгой.

А теперь, к концу пути, я многое переосмыслил и сам себе стал казаться наивным. Я не нашел на Амуре нехоженого «Эльдорадо», нашел другое — край, богатый историей, природными --">