Ада Андреевна Дружинина - Сирия старая и новая

в окрестных скалах многочисленные камеры-захоронения и древние алтари. Саркофаги в каменных нишах давно разграблены, а каменные полы в небольших пещерах покрыты нечистотами.

Через маленькую, окованную железом дверь мы проникли в церковь, заполненную прихожанами. На деревянных скамьях сидели скромно одетые мужчины и женщины. Серьезные малыши подражали взрослым. На ближайшей скамье подвинулись, жестом предлагая нам место. Шла служба. Пел высокий гортанный женский голос, сменившийся басом священника. Дверь приоткрылась, и в церковь вошла молодая пара с грудным ребенком на руках. Никто не шелохнулся. Молодые заняли свое место. Служба шла своим чередом. В проходе появился старик с большим подносом, на котором громоздились маленькие сухие ломтики от одной огромной лепешки. С незапамятных времен, с первых веков христианства (с его ярко выраженными элементами демократизма) сохраняется эта традиция: братья-христиане вкушают от одного хлеба. Затем в рядах прихожан появился еще один поднос. Его движению сопутствовал звон бросаемых монет. Свет серого дня едва проникал в холодное помещение. Ослепительный блеск люстр, многочисленные горящие свечи у деревянного иконостаса, тишина, прерываемая лишь легким кашлем, монотонный ход православной службы создавали особое настроение. Это было мгновение из далекого времени.

Кончилась служба, но прихожане не покидали своих мест. К выходу потянулась цепочка юных монахинь в одинаковых черных вязаных шапочках-шлемах, плотно прилегающих к голове, в вязаных пелеринках и черных длинных платьях. Девушки двигались бесшумно, опустив глаза. На бледных щеках — тени от ресниц, слегка дрожащих. Руки сцеплены у груди. Они, конечно, чувствовали наш пристальный взгляд, но ни одна не подняла глаз. От облика этих девочек веяло чистотой, невинностью. Их лица были красивы, как красива сама молодость, но на них лежала печать отреченности от мирского. Юные монахини исчезали в проеме двери как бесшумные тени, оставляя нам грустное настроение. Внезапно над ухом кто-то произнес отчетливо: «Вы, вероятно, хотели бы осмотреть часовню? Она направо от входа. Пожалуйста, проходите». Перед нами стояла сероглазая молодая женщина в монашеской одежде. Взгляд ее был спокоен и приветлив. Растерявшись, я не сразу поблагодарила ее. Женщина исчезла, завершая шествие монахинь. Мы вместе с прихожанами также покинули церковь и отправились на поиски знаменитой часовни.

Она оказалась совсем рядом, скромная и неприметная. У входа надпись: «Снимите обувь свою. Вы ступаете на святую землю». Надпись уже создавала своеобразный настрой. Стояли январские холода, и ноги без обуви не могли не чувствовать ледяные прикосновения каменных ступеней. Но вскоре мы перестали замечать «такие мелочи». В полутемном каменном помещении были только иконы — древнейшего греческого письма. Они висели на стенах, лишенные окладов. Сквозь вековые наслоения проглядывали темные, скорбные лики святых. Во втором помещении горели многочисленные свечи. Блики света перебегали по темному потолку, многочисленным иконам в серебряных окладах, по тяжелым бронзовым подсвечникам, падали на лица людей, обращенные к стене. Здесь была и сероглазая монахиня, пригласившая нас сюда. Я ожидала увидеть большую икону. Монахиня знаками показала, что нужно наклонить голову и посмотреть в щель. Перед глазами появилась маленькая серебряная рака, которая и скрывала крошечную древнюю икону, тщательно охраняемую.

В воздухе разлился аромат благовоний. Постепенно свечи гасли одна за другой. Полумрак сгущался. На стене около раки светились многочисленные крошечные изображения рук, ног, сердец, сделанные из золота, — приношения тех, кто жаждал избавления от болезней. Монахини тщательно заботятся о святая святых — иконе Божьей матери. Во времена крестоносцев монахи посылали масло, которое якобы течет с лица иконы, в церкви Европы как драгоценную реликвию.

Пол, застеленный ковриками, делал неслышными звуки шагов. Последней уходила молодая монашенка; она гасила свечи, ей помогали девочки-прихожанки (за нашей спиной послышался приглушенный легкий девичий смех, шорох).

Монастырь, с его многочисленными переходами, кельями, напоминает непосвященному лабиринт. Монастырская гостиница пустовала. Через открытую дверь был виден салон с маленькими столиками, низкими и узкими диванами. Номера (аскетически обставленные комнатки) ждали --">