Ина Голдин - Честь семьи Черроне

Король Убийц.

Рассказывают, что Король не приходит к тем, кто ничего не стоит.

Рассказывают, что Король — та же самая смерть, только переодетая и нацепившая маску. Но Рокко заглядывал смерти в лицо, знает, как она выглядит, — вовсе не похоже. Король — честный ремесленник и покровитель таких же честных ремесленников. Может, хоть он не даст, чтоб искусство их так легко забылось.

Рассказывают, что Король Убийц является к юношам и старикам. Старики, если им удается выполнить заказ, могут безбедно уйти на покой, и слово «покой» имеет обычный смысл, а не тот, что придают ему Черроне. Но разве сможет Рокко жить спокойно, зная, что сыну его в Читте не находится места? А если Зикко угодит Королю, у него всегда хватит работы — пусть хоть сам Святой Чезаре сойдет с облаков и объявит вечный мир.

Рокко не спрашивает о заказе. Не годится. Знают двое: заказчик и тот из Черроне, что берется за дело. Остальные — потом уже — могут догадываться.

Зикко сидит на крыльце, чешет в затылке. Три фамилии назвал Король Убийц. Все бы хорошо, но первая из них высечена на могильном камне. Легко сказать — убей мертвого. Не такого, что гроб пустой на кладбище бросил, а сам рванул из города по тайным тропкам, чтоб не нашли, — это Черроне делали и будут делать. С другой стороны, люди верят: Черроне можно заказать и самого Всадника.

Черроне отправляется к могиле. Ночной воздух пропах холодной землей и влажными лепестками. На нужной Зикко плите — букетик тусклых фиалок.

Ночью сквозь землю просачивается, вытягивая длинные лохмотья, бледный неприятный призрак. Сипит — будто густой туман просачивается сквозь глотку:

— Кто нарушает мой покой?

— Какой покой? — спрашивает Зикко.

Тот вглядывается. Узнает Черроне. И долго хохочет, бьет себя по истлевшим ляжкам, подлетая в воздух:

— Тебе, что ли, меня заказали? Ой, не могу! Да если б я мог упокоиться по-настоящему — сам бы давно… Ой, не могу, не смешите мои кости.

Дождавшись, когда призрак отпляшется, Зикко собирает силы и спрашивает:

— Кто тебя так?

— Фиалки! — взвизгивает тот вдруг. — Убери эту гадость с моей могилы, убери, уйди, отстань! Фиалки!

И брызгами росы — был таков.

Две ночи Зикко ждет, успевая понять молчание могильных камней и сравняться с ними по неподвижности. На третий к его мертвецу приходят. Парень чуть младше Зикко, тот сперва думает — сын, но жениться покойник не успел, и крестить ему не довелось. И откуда в благородной семье мальчишка, которому красное место — на площади Святого Брутуса? Может, с площади и ходит, носит цветы, никак не может распрощаться с покровителем? Бывает и такое в Читте — все бывает. Считается, любовь может победить смерть, но Зикко не верит. Отец говорит: чтобы стащить душу со Всадникова седла, нужно что-то куда сильнее.

Юноша преклоняет колени перед могилой. Кладет свежие фиалки.

Черроне приникает к дереву, прислушивается.

— Вот, я принес тебе цветы… папа.

В тихом голосе — яд, а не любовь. Зикко перестает удивляться.

У разверстой могилы не стояло ни жены, ни сына. Покойник не был женат, а бастардов на похороны не пускают. Зикко выскальзывает из-за дерева, трогает мальчишку за плечо. Тот поднимает глаза — без страха. Шесть семей знают Черроне в лицо, а таким, как этот, не надо — их в портовых кварталах каждый день режут по медяку за десяток.

— Пойдем, — говорит Черроне, зная, что мальчика легко будет увести. — Пойдем, вином угощу.

В темной таверне бастард глотает дорогое, непривычно крепкое вино. Давится, но глотает — пока наливают… Зикко тоже давится — ищет слова. Спрашивает:

— Зачем проклял?

— А ты не проклял бы? Он обманул мою мать. Она простила. Пусть. Я же не просил у него фамилии. Не просил в благородный дом войти, ковры запачкать. Моя мама болела… А ведь это его кровь здесь, его! — он тянет руки к лицу Черроне; бледные вены перечеркнуты облупленными браслетами, рукава пахнут дешевыми духами. — А что я мог? Мама болела, брат болел… Я много не просил, я взял бы от него что угодно, хоть медную монету, даже если б он кинул ее на мостовую…

— Ага, — кивает Зикко.

— А потом… когда они умерли… Я сказал ему… да, да, я его проклял! Я сказал — не будет тебе покоя, пока я жив. Думал, найду оружие… думал… а он возьми и откинься. Но теперь он не спит, я знаю, что не спит. А что самое смешное, благородный синьор? — безудержный пьяный смех. — На его могиле… кроме моих фиалок… больше цветов не --">