Марина и Сергей Дяченко , Марина Юрьевна Дяченко (синоним для Марина и Сергей Дяченко) - Рассказы

Марина и Сергей Дяченко. Рассказы

Ордынец

…Невыносимая тяжесть густой черной жижи. Невыносимая тяжесть, пласты и пласты мутной воды, паутина гнилых корней – древних корней, не успевших стать слизью… Покосившиеся камни, неразличимые в плотной вязкой массе. Мертвая тишина, мертвая темнота, и давит, давит, давит…

…Встать.

* * *

Прямо посреди второй четверти в их пятом классе объявился новичок. Звали его обыкновенно – не то Витя, не то Саша, только никто почему-то не мог запомнить, как именно.

А вот фамилия у новичка была яркая. Ордынец. Человек орды.

Так и стали звать.

Юльке Фетисовой он не понравился сразу; про себя она сравнила его с желтобрюхим вараном – неприятной тварью, виденной однажды в зоопарке в городе Наеве. У варана был отрешенный, ничего не выражающий холодный взгляд; Ордынец же всегда казался повернутым к собеседнику спиной – даже когда смотрел ему прямо в глаза.

Держался он тихо и замкнуто; учился неплохо, изредка прогуливая уроки, за что и получил в конце четверти вместо поведения «прим» поведение «уд». Невыразительная внешность и вечное ко всему равнодушие сделали бы Ордынца полностью незаметным в толпе пятого «А», если бы в преддверии каникул не произошла неожиданная и неприятная история.

Накануне Нового года шефы с Плотины одарили школу пригласительными билетами на елку в Наев; каждый глянцевый билетик снабжен был корешком «Подарок». К событию готовились загодя, предвкушая и веселый хохот в электричке, и праздничную толчею большого города, и елку, и полых изнутри шоколадных дедморозов – когда выяснилось вдруг, что пригласительных не хватает на всех.

Степка Васенцов был баламут и заводила; Степка первым закричал, что если не ехать всем классом – то не поедет никто. Степку поддержали – кто из солидарности, кто из желания угодить, а кто из страха, потому что у Степки были не только громкий голос и большие кулаки, но и многочисленные друзья из шестого и даже седьмого класса. Сильнее же всего было главное опасение – выломиться из коллектива, оказаться не как все.

Юлька Фетисова огорчилась ужасно. В глубине души она признавала Степкину правоту – но убирать в шкаф уже готовое к употреблению праздничное платье оказалось тяжело до слез.

Пятый класс гордо бойкотировал Наевскую елку – а на следующий день стало известно, что Ордынец-то бойкот проигнорировал, посетил зрелище и положенный подарок съел.

Пятиклассники, со скрежетом зубовным отказавшиеся от поездки, ощутили себя обманутыми и глубоко оскорбленными; потому Степка Васенцов начал разговор, имея за спиной обширную и возмущенную толпу.

– Ты что же это?! – спросил Степка, нехорошо сузив глаза. – Ты был, что ли, на елке?

– Да, – ответил Ордынец без тени страха. Юльке Фетисовой показалось, что он удивлен.

Степка Васенцов знал, что такое «чувство локтя»; он читал передовую детскую литературу и знал, что предать подобное чувство есть самое ни на есть преступление. Он вообще был начитанный мальчик, хоть и баламут.

– Ты что же… против всех?!

Ничего ужаснее предположить было невозможно, и толпа за Степкиной спиной выжидающе притихла.

Ордынец пожал плечами. Степка шагнул вперед и протянул почти по слогам:

– А зна-аешь, что за это быва-ает?

В следующую секунду Ордынец ударил.

Это вовсе не похоже было на школьную драку с плевками, толчками и градом оскорблений. Ордынец молчал – он даже не счел нужным сделать подходящее к случаю яростное лицо. Он просто ударил, и Степка с ревом покатился по земле.

Толпа отшатнулась. Стоявшие сзади не сразу поняли, что, собственно, произошло; Васенцов прижимал руки к лицу и ревел как младенец, потому что Ордынец разбил ему нос, а это очень больно. Под этот рев пятиклассники смотрели на Ордынца, а он – на сгрудившихся перед ним испуганных детей.

В тот момент он как никогда был похож на желтобрюхого варана Юльке Фетисовой померещился удовлетворенный блеск на дне его стылых равнодушных глаз. Почему-то сразу и всем стало ясно, что следует отступить на шаг… А лучше на два.

Степка сел, по-прежнему закрывая окровавленное лицо; ему давно уже было не до гордости не до мужества, не говоря уж о «чувстве локтя». Ордынец некоторое время разглядывал его, будто решая, ударить еще раз или хватит; решив, очевидно, что довольно, снова обернулся к потерявшим дар речи ребятам:

– Я не в вашем классе… Считайте, что не в вашем. Считайте, что меня вообще --">