Александр Александрович Бушков - Дождь над океаном (сборник)

Александр Бушков ДОЖДЬ НАД ОКЕАНОМ (сборник)

КАВАЛЕРИЙСКАЯ БЫЛИНА

Брату моего деда, поручику Первой мировой

…Но они все равно пытались спасти корабль, эти лысые от рождения и зеленокожие от рождения ребята с двумя парами конечностей и двумя парами глаз, они боролись отчаянно, делали что могли, а потом делали и невозможное. Так уж устроены звездолетчики, пусть и зеленокожие, пусть корабль был всего-навсего небольшим чартером, транспортом для перевозки экзотических зверей с планет трех созвездий и одного шарового скопления. Кодекс чести требовал спасти корабль.

Но стопроцентная надежность техники, увы, навсегда останется гордой легендой. Всегда сохраняется стотысячная, стомиллионная доля процента, и разве легче оттого, что эту долю порой олицетворяет один-единственный звездолет?

Когда стало ясно, что все усилия бессмысленны, зеленокожий капитан с непроизносимым земными устами именем, спасая экипаж, отстрелил грузовую секцию, и она, мгновенно лишившись искусственной гравитации, тут же перестала существовать как единое целое, десятки шарообразных бронекапсул-клеток брызнули во все стороны от стержня, оси, пустотелой трубы — словно зерна из кукурузного початка; и ось, сминаясь в гармошку, а потом в бесформенный комок, начала недлинное странствие, чтобы сгореть в пламени желтого карлика, известного обитателям его третьей планеты как Солнце. Секция экипажа, подавая сигнал SOS, ушла в прежнем направлении, к Ригелю. А большая часть капсул-клеток упала на Солнце вслед за осью, несколько ушли в бесконечное странствие по космосу, ненадолго продлив агонию заключенных в них диковинных инопланетных тварей; шесть капсул всосал гигантский газовый пузырь Юпитера, четыре окунулись в пояс астероидов, три размазало по холодной песчаной поверхности Марса, одна вызвала яркую вспышку на Луне, в Море Ясности. А одна капсула, та самая минимальнейшая, но теоретически реальная вероятность — стала реальностью практической. По отлогой кривой, идеальному баллистическому «коридору входа» она вошла в стратосферу планеты Земля, потом в облака, потом в год одна тысяча восемьсот семьдесят восьмой от рождества Христова…

…Всему свое время, и время всякой вещи под небом. Так утверждали древние и, быть может, не ошибались.

Белавинского гусарского полка поручик Сабуров вошел в происходящее легкой кавалерийской походочкой, как входили господа русские офицеры и на блестящий паркет балов, и на дуэльную опушку, и в домик белотелой вдовушки, и на Сенатскую площадь — решительно и беспечно, но осознавая в глубине души, что дальнейшая жизнь таит перемены. Знать бы только, какие?

Паровоз засвистел, заухал, зашипел, зафыркал, пустил дым, дернул вагоны, и они, разноцветные, поплыли мимо Сабурова, навсегда уносясь из его жизни. Поезд длинно просвистел за семафором, и настала тишина, а дым развеяло в спокойном воздухе. «Чох якши», — сказал себе мысленно поручик Сабуров, и от окружающего благолепия ему на глаза едва не навернулись слезы. Это для здешних обывателей тут было скучное захолустье, затрюханный уезд, забытый господом богом и губернскими властями. Для поручика Сабурова тут начиналась Россия. Можно спокойно ложиться спать, не боясь, что ночью змеями подползут красные фески и твоя голова будет назавтра красоваться где-нибудь на лужку перед жирным пашой, — сам ты этого видеть, понятно, не сможешь, но все равно неприятно, что твоя буйная головушка посмертно странствует в тороках у нехристей…

И уже не слышать отныне диких завываний «алла!» и не видеть жуткие статуи — замерших в горных теснинах часовых, и кровушка не льется водицей, и не сверкают бритвенной остроты ятаганы, и вышел почетный мир. Победа. Звонкая, веселая, справедливая победа. Все кончено. Огромное облегчение на душе, и тут же чего-то словно бы жаль немножечко. То ли невзятого Царьграда — Константинополя — Стамбула, то ли… Знать бы, господи! «А дали мы им все-таки, — подумал поручик Сабуров, — и за Севастополь дали, и вообще». Он хотел украдкой обозреть грудь, на коей сверкали «Георгий» 4-й степени, «анна» 3-й и «Владимир» с мечами, — но постеснялся.

Огляделся вокруг да около, и вдруг неизвестно почему показалось, будто все это, вот это самое место, уже было в его жизни однажды — красное зданьице вокзала с обведенными белой краской полуколоннами и карнизами, --">