Александр Романович Беляев , Сергей Тимофеевич Григорьев , Григорий Никитич Гребнев , Глеб Васильевич Алексеев , Николай Григорьевич Смирнов , Михаил Петрович Лоскутов , Анна Александровна Баркова , Абрам Рувимович Палей , Павел Григорьевич Маляревский , К. Охриц , Н. Брыль , Леонид Сукачев , Юрий Полоцкий , Н. Томан - Летающая станция

прибавил:
— Это был мой дом, это были моя жена и дочь. Меня
вызвали с фронта телеграммой. На следующий день я был
уже дома и сам похоронил их. Жене раздробило череп
осколком. Дочь же была разорвана на куски.
— Когда это произошло, вы говорите? — быстро спросил немец.
— В ночь на, 15-е июля 1916 года. Вы можете разбудить
меня среди глубокого сна, и я без запинки повторю эту дату.
— А как называется ваш город?
9

Француз назвал город и продолжал:
— Мне казалось, что я не переживу этой потери, но я
ошибся. Теперь я живу только своей работой. Но я не могу
работать методически, как прежде. По временам я теряю
власть над собой, и это — самые ужасные моменты моей
жизни. Когда ко мне возвращается возможность работать, я
бываю счастлив, насколько могу быть счастливым в моем
положении. Но мне досадно, что я расстроил вас своим рассказом.
Немец, действительно, казался сильно взволнованным.
Минуту или две он как бы колебался, желая что-то сказать.
Затем он решительно заговорил:
— Выслушайте меня, коллега. Я — человек одной с вами специальности, и я также во время войны был мобилизован как летчик. Неоднократно мне приходилось выполнять
приказы по бомбардировке укрепленных пунктов и железнодорожных путей. Но однажды мною был получен приказ
принять участие в бомбардировке города в тылу. Была пасмурная летняя ночь. Мы сбросили огромное количество
бомб. Все они не достигли цели. Только одна, из них пробила крышу дома, и убила женщину и ребенка. Я узнал об
этом из газет.
— Когда это было? — в свою очередь спросил француз.
— В ночь на 15-е июля 1916 года.

10

— И это был...
— Да, это был именно тот город, который вы назвали.
— Какое ужасное совпадение, — произнес француз‚ —
но ведь аэропланов было много, а в наш дом попала только
одна бомба...
— Увы, здесь у меня нет ни малейшего сомнения, —
твердо возразил немец: бомба эта была того калибра, который имелся только на моем аэроплане. Об этом я узнал из
тех же номеров газет.
Француз смял в руке чертеж.
— Значит... растерянно начал он.
— Значит, я убийца вашей жены и дочери — докончил
немец.
Мягко сияли под матовыми стеклами полуваттные лампы. Смятая бумага лежала на белой скатерти. Сигарный
пепел запятнал ее белизну.
В буфете, кроме запоздавших собеседников, уже не было посетителей, и старик-официант окинул их вежливонетерпеливым взглядом. Нежно зазвенели часы, отбивая
полночь. Собеседники встали, и после мгновенной неловкости с глубоким поклоном пожали друг другу руки.
Затем француз взял свой смятый чертеж и, на ходу засовывая его в боковой карман, торопливо пошел к выходу.
Немец смотрел ему вслед и, как загипнотизированный, не
мог оторвать глаз.
А.Р. Палей

11

12

К. ОХРИЦ

ТРАНСФОТОР
Фантастическая юмореска
Перевод с украинского
В. Тимошенко-Пастраки

13

Журнал «Глобус», № 9, 1927 г.
14

Уже третий год профессор-рефлексолог Ренский неутомимо трудился над каким-то прибором, который, с одной
стороны, напоминал телеграфный аппарат Морзе, а с другой
— был похож на фотокодак. И все это время он почти не
оставлял своего кабинета; никто, кроме уродливого бульдога Крузо, не смел входить в его лабораторию.
На столе у него лежали прозрачные, словно желатиновые, пластинки, испещренные розовыми, зелеными, желтыми точками, пятнами, полосками, черточками... А на стене
висел рисунок человека во весь рост, тоже помеченный непонятными пятнышками; рядом — какая-то сложная математическая формула и — после знака «равно» — стояло
слово «жизнь». Тут же, над столом, висел второй рисунок,
поменьше, — на нем был очерчен контур собаки — и опять
та же математическая формула, только значительно проще.
Окна были плотно завешены занавесками, и никогда за
все три года не гас электрический свет. Часто, глухой ночью, профессор вскакивал с кровати с блестящими воспаленными глазами, выбирал из кучи нужную пластинку и на
ней ставил еле заметные знаки. А потом, накинув на плечи
халат, откинув назад длинную шевелюру, возбужденно носился по комнате.
Он ощущал себя почти богом, он высоко вознесся над
людьми; он приближался по власти над людьми к сказочному божеству, перед всеведением которого на заре человечества со страхом и покорностью склоняли голову дикие
15

предки человека. История теперь делилась на два периода:
до Ренского и после Ренского. Седые века --">