Колин Генри Уилсон - Метаморфозы вампиров

различной формы и цвета: красные, синие, зеленые, фиолетовые, розовые и желтые. Сквозь толщу породы змеились и жилы металла (по виду серебро или золото), в том числе и один ярко-зеленый, которого он прежде никогда не видел — переливчатый, редкостно красивый. — Это моя тайная палата медитации, — обвел комнату монах.

— И почему тайная? — спросил Крайски скептически.

— Потому что никто, считай, про нее не знает. Ее открыл мой предшественник, брат Рекс, и смекнул: если не держать ее в тайне, вся планета здесь перебывает. Так что вы из той горстки, что знают о ее существовании.

— Красиво здесь, — вслух заметил Карлсен. Его занимало, каким образом кристаллы лучатся сами собой. Люминесценция, наверное.

— И не стыдно одному накладывать на все это лапу? — спросил Крайски. — Нет. Потому что от многолюдства здесь неминуемо развеется самое сокровенное: атмосфера, располагающая к медитации.

Карлсен моментально понял, о чем он. Некое волшебство читалось в цветах, перемежающихся пятнами темноты. Чем-то напоминало «магический грот» в Диснейленде времен его детства. Только эффект здесь неизмеримо мощнее. Мэдах повернулся к Карлсену.

— Мы вас ненадолго оставим. Мне надо кое-что обсудить с Георгом. Едва смолкли их шаги, как Карлсена охватило жадное, вожделеющее волнение, от которого неистово застучало сердце. Непонятно, зачем его здесь оставили, но почему-то, думалось, что за это время непременно произойдет что-нибудь необычное и волнующее.

К правой стене пещеры примыкал вытесанный под сиденье камень с грубыми подлокотниками. Усевшись туда, Карлсен обратил внимание еще на один камень, напоминающий видом поганку с перевернутой шляпкой: шляпка полна была воды, стекающей по бокам. На кромке примостилась тяжелая металлическая кружка. Окунув ее в воду, Карлсен пригубил — ледяная. И хотя жажды до этого не чувствовалось, льющаяся в горло жгуче-холодная вода, словно гасила палящую жажду. Карлсен, сосредотачиваясь на блаженстве, прикрыл глаза, и, как оказывается, без труда впал в глубокую медитацию.

Открыв глаза, он поймал себя на том, что смотрит на скопление темно-зеленых кристаллов в противоположном конце пещеры. Цвет у них был настолько притягателен, что казалось, между ними идет диалог. Карлсен, пройдя под гулкими пещерными сводами, наклонился вперед, пока кристаллы не заполонили все поле зрения. Те из них, что на поверхности, имели форму ромбов цвета еловой или сосновой хвои.

Цвет, казалось, источает вереницу смутных образов: черного леса, хвойной чащобы вокруг финского озера; плюща на садовой стене, заснеженных сосен в отдаленной шотландской низине; стен Игнатьевской обители под Казанью; книги о великих изобретателях в дедовской библиотеке — массивной, в кожаном переплете. Все эти впечатления словно свелись воедино к ощущению зимних пейзажей, прохладного декабрьского предвечерья. Даже теперешний овевающий тело холод казался каким-то романтичным. А образы и воспоминания между тем, множась, сообщались с еще более дальними — книгами, которые прочел (среди них особняком выделялась «Ледяная пустыня» Жюля Верна), знакомой музыкой, картинами и пейзажами. Чем-то напоминает то вселенское озарение снаму при поглощении медузы, хотя и гораздо скромнее. Через несколько минут ощущение осмысленности переросло границы, чересчур усложнилось. Карлсен почувствовал пресыщение, как от слишком обильной трапезы. Но и при этом закрыть глаза и отвернуться стоило труда. Темно-зеленый кристалл бесконечно привлекал своей зимней красотой. Он заставил себя вернуться и сесть. Ясно, что приближаться к кристаллу не следовало, тем более вглядываться. Даже на растоянии сквозила его сила, тревожащая отзвуками значений. Однако теперь чувствовалось и влияние других кристаллов, у каждого свое. Красный наводнял взор видениями крови и багряных закатов, расплавленного металла и буйствующих вулканов, исторгающих огненосные реки лавы. Сила от них исходила грубая, мятежно-неистовая. Что странно, был в ней и оттенок сексуального возбуждения. В противовес ему, синий цвет сулил мир и спокойствие — с образом чистых небес, спокойной морской глади и далеких гор. Чувствовалось, что это цвет абстракции и бесконечности, философов и религиозных мудрецов. Теперь понятно, какое значение придавали ему средневековые ремесленники, создатели витражей. Желтые кристаллы поначалу резали глаз, но стоило с этим свыкнуться, как они буквально --">