Антология - Цветы зла: Безумная ботаника. 1894-1911

все
более невыносимыми, а паузы между ними — все более краткими. Действуя расчетливо и чрезвычайно осмотрительно,
она словно экспериментировала, синтезируя во мне некий
новый, неизвестный вид безумия, который бы никто извне
даже не заподозрил, и лишь жертва осознавала бы его в
припадках несказанных мук.
На следующий же день после моей первой попытки
имитации я стал замечать такие явления, которые принял
поначалу за обман чувств.
Странные посторонние шумы — грохочущие или пронзительно свистящие — врывались вдруг в повседневный звуковой фон, фантастические краски, которых я раньше никогда не видел, мерцали у меня перед глазами. Загадочные существа возникали передо мной и совершали в призрачных
сумерках какие-то непонятные манипуляции.
Они произвольно меняли свою внешность, падали вдруг
замертво, потом длинными слизистыми кишками ускользали в водосток или в дурацком отупении сидели нахохлившись в темных прихожих.
Такое состояние обостренной чувствительности не было
постоянным — оно, подобно луне, проходило через различные фазы, погружая меня иногда в настоящий транс. А почти полная потеря интереса к людям, чьи надежды и чаянья доносились до меня как далекое эхо, свидетельствовала, что моя душа совершает какое-то таинственное паломничество в сторону, прямо противоположную человеческой природе.
Вначале я лишь прислушивался к шепоту наполнявших
16

меня голосов, вскоре же повиновался ему, как зашоренная
кляча...
Как-то ночью этот шепот погнал меня на улицу; бесцельно кружа по тихим переулкам Малой Страны, я восхищался фантастическими старинными дворцами этого самого мрачного в мире городского квартала.
В любое время суток — днем и ночью — здесь царит вечный сумрак.
Какое-то смутное свечение, как фосфоресцирующая дымка, оседает с Градчан на крыши домов.
Сворачиваешь в какой-нибудь переулок, сразу погружаясь
в омут мрака, и вдруг из оконной щели тебе в зрачок вонзается длинная колдовская игла призрачного света.
Потом из тумана выплывает дом с надломленными плечами и покатым лбом; как давно околевшее животное, бессмысленно таращится он в небо пустыми люками крыши.
А рядом выворачивает шею другой, жадно кося горящими окнами вниз, на дно колодца: быть может, сын золотых
дел мастера, который утонул сто лет назад, еще там. А ты
идешь дальше, спотыкаясь на горбатом булыжнике мостовой, и если вдруг резко обернешься, то можно побиться об
заклад, что встретишься глазами с какой-нибудь бледной
расплывшейся мордой, глядящей тебе вслед из-за угла — и
не на высоте человеческого роста, нет, много ниже, на уровне
головы крупной собаки…
На улицах никого.
Мертвая тишина.
Древние ворота молчат, закусив потрескавшиеся губы.
Я свернул в Туншенский переулок, к дворцу графини
Моржины.
Там, во мгле, притаился узкогрудый, в два окна дом —
зловещее, чахоточное строение; меня что-то остановило, и
я почувствовал, что погружаюсь в транс.
В таких случаях, марионетка чужой воли, я действую молниеносно и даже не подозреваю, что случится в следующую
секунду.
Я толкнул слегка притворенную дверь, уверенно, как будто этот дом принадлежал мне, прошел по коридору и спу17

стился по лестнице в подвал.
Внизу невидимые нити, которые направляли меня, ослабли, и я остался во мраке с мучительным сознанием своей подневольной зависимости.
Зачем я спустился в это подземелье, почему мне никогда не приходило в голову положить конец болезненному
наваждению? Я болен, просто болен, а следовательно, и речи не может быть ни о каком таинственном потустороннем
влиянии.
Но тут я вспомнил, как открыл дверь, вошел в дом, спустился по лестнице — ни разу не споткнувшись, как тот, кто
отлично знает каждый свой шаг! — и все мои надежды враз
улетучились.
Постепенно мои глаза привыкли к темноте, и я осмотрелся.
Там, на ступеньках лестницы, кто-то сидел. Как же я его
не задел, когда проходил мимо?! Смутно вырисовывалось
скрюченное тело.
Черная борода спадала на обнаженную грудь. Голые руки.
Лишь ноги, казалось, были закутаны в какие-то лохмотья.
В положении рук было что-то странное — выкрученные
в локтях в обратную сторону, они торчали почти под прямым углом к предплечьям.
Я долго рассматривал сидящего на ступеньках человека.
Трупная окоченелая неподвижность была настолько противоестественна, что его фигура казалась просто контуром, который --">