Антон Маргамов - Москва 2050

– Жизнь продолжается, а судьба уже кончилась, жизнь продолжается, а судьба уже кончилась…где же я это слышал, или читал, где?…впрочем, не важно…

Мысли путались, наползали одна на другую, стягивались в узелки, сплетались в косы, но продолжали вылезать и из них, будто нерасчесанные колтуны… Линк зажмурился, шумно выдохнул и опрокинул в себя очередную стопку мутной бормотухи. С некоторых пор, Линк только тем и занимался, что «опрокидывал» в себя вечер за вечером. Опрокинутые вечера множились в таком количестве, что Линк давно перестал вести им счет.

С некоторых пор Линк вывел для себя такую формулу: дурман потребляемой им выпивки, налагаемый на дурман окружавшей его действительности – порождал тот самый плюс, который приключается, когда какой-нибудь минус сталкивается с каким-нибудь минусом.

В баре, где обычно надирался Линк, царил извечный сырой полумрак. Там привычно пахло дешевым табаком не выветрившихся надежд и прокисшим пивом перебродивших желаний. На засиженной мухами стойке тут и там пестрели грязные пятна всех возможных оттенков. Наверное, на этой причудливой «кофейной гуще» можно было нагадать любую, даже самую завалящуюся судьбу.

– Эй, Линк?

Толстый Грюм. Конечно, это был толстый Грюм, кто же еще. Такой голосище ни с чьим больше не перепутаешь.

– Ну, чего тебе? – отозвался Линк, выныривая из своих невеселых размышлений.

Грюм стоял там, где обычно он и стоял, на том же самом месте, где и всегда. За пресловутой «гадательной» барной стойкой. Натренированными за долгие месяцы своего стояния движениями, Грюм, занимался привычным ему делом, разливал свою мутную бормотуху. Поговаривают, этой мути Грюм был обязан тем, что ни разу, со времени установки не промыл ни одной бочки и ни одного чана, в которых он гнал свою самогонку. Впрочем, Грюм ни разу не был замечен даже за мытьем собственных рук, но на это посетители его заведения не обращали особого внимания.

Всем было плевать на руки Грюма и на муть выпивки – пока она отлично пьянила, а руки Грюма сноровисто и быстро ее разливали..

Но в немногочисленных перерывах, Грюм, (как и всякий уважающий себя человек его профессии), все-таки полировал один и тот же грязный стакан одним и тем же грязным полотенцем. Или Линку просто так казалось, что этот стакан был всегда один и тот же. Этого (ну про стакан) Линк точно не знал, только догадываться мог.

Вот что сейчас Грюм скажет – это Линку было хорошо известно, сам Грюма об этом когда-то попросил. Чтобы Грюм, значит, как будильник ему напоминал, о том, что он, Линк, свои три вечерних графинчика уже осушил и пора ему, Линку, убираться восвояси. Потому что если он, Линк, на трех графинчиках не остановится, рискует опять попасть в штрафное отделение, лишиться отпуска, премиальных и чего там еще. Потому как он, Линк, после третьего графинчика становится особо буйным, и неуемная его, Линка, подсознательная сущность, начинает настойчиво проситься наружу. Линк все это про себя хорошо знал и физиономия его растянулась в угрюмой улыбке, предвкушая дальнейшие слова Грюма. И точно…

– Твоя норма на сегодня уже вышла, Линк, – пробурчал Грюм в свою бородищу, не поднимая на Линка мутных, непроницаемых глаз и не прерывая своего обыденного занятия.

– Воот! – удовлетворенно хмыкнул Линк.

– А знаешь, старина Грюм, жизнь в совершенно предсказуемом мире имеет свои определенные преимущества. Вот скажем ты и твоя грязная стойка…

Грюм, не обращая на слова Линка никакого внимания, продолжал протирать свой стакан…

– Или, скажем, твой не менее грязный стакан…

– Скажи, не приходило тебе в голову, старина Грюм, что мы все с некоторых пор, ну т.е. с самого что ни на есть сотворения нас из глины, только тем и занимаемся, (Линк, насколько это было возможно) сосредоточил свой взгляд на Грюме), что бесконечно полируем грязный стакан своей души замызганным полотенцем собственной совести, силясь отыскать, на грязном дне какое-нибудь светлое пятнышко, ну…хотя бы одно.

– А что теперь вообще такое наша норма, Грюм, ну то есть не этой вот самой бормотухи (и Линк с отвращением заглянул в свой опустевший стакан) а человеческая, Грюм, норма – а может она, как вот эта вот самая бормотуха, уже в некотором роде, пфьють, и …вышла.

Линк широким жестом обвел неопрятный