Владимир Дмитриевич Михайлов - Капитан Ульдемир.Фантастическая дилогия.

ОЗАБОЧЕН ГРЯДУЩЕЙ СУДЬБОЮ

I

Фантастика ...

Кто знает, сколько людей ежедневно берут в руки книги, на титульном листе которых стоит (а порою — и не стоит) это слово? Десятки, сотни тысяч? Даже в наш век, именуемый порой веком статистики, вряд ли известны кому-нибудь эти числа. Но, прибегнув к древнему определению, с уверенностью можно сказать: имя же им — легион.

Они раскрывают книги — и уносятся мыслями и чувствами своими в необозримые дали пространства, в миры, согретые лучами иных солнц; они отправляются в другие времена — былые и грядущие. Что же влечет творцов и гостей этих миров и веков? Ведь не стремление убежать из дня нынешнего с его болями и проблемами? Конечно, кого-то привлекает именно это, но большинство, подавляющее большинство прекрасно отдает себе отчет в том, что как сказал некогда Наум Коржавин:

Ни к чему, ни к чему, ни к чему полуночные бденья

И мечты, что проснешься в каком-нибудь веке ином!

Время? Время дано. Это не подлежит обсуждению.

Подлежишь обсуждению ты, разместившийся в нем.

Увы, всякая максима тенденциозна. Конечно же, человек — это главное. Но чтобы постичь его живым, а не мертвой схемой, рассматривать его приходится на вечно движущемся перекрестке пространства и времени. Мы изучаем себя — и не в последнюю очередь с помощью художественной литературы — уже тысячелетия. Но чаще всего думаем и говорим о человеке, как явлении вневременном. Распространяя нынешние свойства наши на все времена и любые дали, мы пишем своих пращуров и потомков исключительно с себя. И, замыкаясь в привычных рамках сейчас и здесь, мы теряем чувство временной, исторической перспективы.

Для того чтобы видеть наш мир трехмерным, объемным, воспринимать предметы смещенными относительно друг друга по глубине, нужно иметь два глаза. Два раздельных изображения, полученные с разнесенных в пространстве точек, воспринимаются как одно — объемное. Это знает каждый школьник.

Ну а как же увидеть объемным время?

Может быть, и здесь стереоэффект создается таким же способом? И не для того ли сегодняшние писатели (и читатели!) погружаются в прошлое и уносятся в будущее, чтобы в итоге увидеть настоящее с двух точек, а потому — в объеме? Не для того ли, чтобы лучше рассмотреть поздневикторианскую Англию отправил в 802701-й год своего Путешественника по Времени Герберт Уэллс? И не для того ли, чтобы лучше разобраться в трагической действительности тридцатых-сороковых годов, понадобилось Ивану Ефремову обратиться к Древнему Египту XXVII века до н. э. в «Путешествии Баурджеда» ?

Так удивительно ли, что именно к фантастике обращаются и писатели, и читатели в переломные моменты истории?

Последним — хронологически — таким моментом была хрущевская оттепель пятидесятых годов.

Сколько о них уже сказано и написано — о пятидесятых и начале шестидесятых! Особенно в последние годы, когда говорить об этом стало не только можно, но и модно. И не стоит даже пытаться в считанные строчки уложить хотя бы самый беглый их портрет. Но об одной из черт сказать все-таки надо:

Это было время удивительного естественнонаучного оптимизма, порожденного негромким еще звуком шагов приближающейся научно-технической революции. И то сказать — буквально в одночасье кибернетика из буржуазной лженауки превратилась в науку не только официально признанную, но и весьма почтенную и престижную. Подобная же метаморфоза — хотя и медленнее, труднее — происходила и с пресловутым морганизмом-вейсманизмом; жив был еще Трофим Денисович Лысенко, жив и силен, при чинах и регалиях, но поворот в общественном сознании все-таки происходил. Прошло более десятилетия с тех пор, как над двумя японскими городами вспухли чудовищные атомные грибы, набирала уже темп и гонка ядерных вооружений, но пуск первой АЭС в Обнинске едва ли не перевешивал все это, а физики-ядерщики оставались романтическими героями дня. Прочно входило в быт телевидение. В ночном небе прокатилась уже рукотворная звезда первого спутника, а вскоре и человек впервые разорвал путы земного тяготения. А рядом с этими каноническими свершениями научно-технического прогресса оживали апокрифы. Снежный человек, загадочное мохнатое существо со множеством имен; «летающие тарелки», одинаково легко пикирующие с неба в журналистские статьи и научно-фантастические романы; наконец идея --">