Алан Дин Фостер - Флинкс Превосходный

class="book">Медленно прокладывая свой путь по извилистым изгибам мощеной пешеходной дорожки, он обнаружил, что бродить среди разумных, но нечеловеческих существ оцепенело, если не совсем расслабляюще. Когда его все еще непредсказуемый, неустойчивый Талант действовал, он был в состоянии воспринимать их эмоции. Они были более последовательно враждебными, более воинственными по своей природе, чем его сородичи. Тем не менее, они обладали собственной уверенностью и спокойствием не только из-за своей чуждости, но и из-за культуры, в которой они были основаны. Сражайтесь, спорьте, бросайте вызов — в этом постоянном конфликте заключено спокойствие, проистекающее из последовательности. Это также вдохновляло и побуждало каждую отдельную AAnn всегда делать все возможное, иначе они обречены на посредственность. Люди обладали подобным стремлением, но оно сдерживалось состраданием.

Какое это имело значение? Что из того или иного вида, или среди транксов, или среди любых других разумных видов, чьему будущему угрожало Великое Зло, мчащееся к галактике, стоило того, чтобы пожертвовать его собственным кратким, преходящим счастьем? Он подумал о Кларити и Матери Мастиф, о Бране Це-Мэллори и Трузензузексе. Конечно, это были примеры людей, которых стоит спасать. Потому что они оказались его друзьями или его любовью? Что-нибудь еще порекомендовало их и связало с ними?

Тогда это поразило его.

Интеллект. Независимо от того, как он думал, что им злоупотребляли, несмотря на то, как те, кому посчастливилось обладать им, растрачивали его на тривиальные личные занятия или бессмысленные ссоры, это был свет, которому нельзя было позволить погаснуть. Если великому злу не противостоять, если он не сделал того немногого, что мог, чтобы отвлечь или победить его, тогда он в конечном счете был так же виновен, как миллиарды, которые он осудил. Это не имело никакого отношения ни к сбитым с толку правонарушителям Визарии, ни к медлительным мыслителям Джаста, ни к каким-либо другим разумным существам, включая людей. Это было связано с сохранением способности понимать. Триллионы звезд и миллиарды лет увенчались искрой понимания здесь, вспышкой осознания там. Экспериментировать или нет, но он чувствовал, что этически обязан, как однажды заявил древний терранский поэт, «ярости, ярости против умирания света». Если это осознание можно было применить к индивидуальной жизни, то оно, несомненно, применимо и к разуму в целом. Блестящая ясность его собственного разума, например, была чем-то, что отличалось от путаницы его происхождения.

Нож вонзился ему прямо в голову, пронзив лобную долю и поразив его до кончиков пальцев ног. Подверженный мысленной вспышке и неспособный избежать ее, бедный Пип судорожно сжался в верхней части бедра.

Все его размышления, лучшие из его намерений и худшие из его безразличия по-прежнему были заложниками ужасных головных болей, которые все больше преследовали его по мере того, как он рос и взрослел. Несмотря на то, что он сопротивлялся тому, что только что ударило его, он все же обнаружил, что не может сделать ничего, кроме как, пошатываясь, в щель для мочеиспускания, прорезанную в наклонной внутрь черной, как смоль, стене ближайшего здания. Прислонившись к интерьеру на полпути между улицей и дезинфицирующим рецептором, его грудь вздымалась, когда он вдыхал короткие, дрожащие вздохи, он изо всех сил пытался остаться в вертикальном положении. Если он позволит мучительной боли одолеть его и потеряет сознание, какое бы решение он ни принял об угрозе, стоящей перед галактикой, или о чем-то еще, оно окажется спорным. Самая поверхностная медицинская проверка разоблачит его как самозванца, которым он был, и увидит, как его отправят под усиленной охраной в ближайший центр принудительного исполнения. К счастью, отверстие для мочеиспускания было пустым, когда он наткнулся на него.

Так оставалось недолго.

Элегантно одетая женщина, которая вошла позади него, ниже ростом, чем мужчина Энн, но шире в бедрах, начала отворачиваться, позволяя человеку перед ней закончить свое дело незамеченным. Взглянув еще раз на слегка сгорбленную мужскую фигуру, она заколебалась. Его поза показывала, что он был неправильно расположен для правильного опорожнения. Вместо этого он, казалось, прислонился к окружавшей его изогнутой стене для поддержки. Это

--">