Гораций Леонард Голд - У финишной черты

пульсирующем мозге. Под бесцветной, подобной желатину оболочкой, видны были фиолетовые вены и отчетливо яркие красные артерии, пульсирующие в такт мозгу и сердцу.

Он прорезал дрожащую желатиноподобную менингиальную оболочку, состоящую из трех слоев: dura mater, или твердой наружной мембраны, arachnoid, арахноидальной или паутинной, и мягкой внутренней, pia mater.

Сделав надрез, он выпустил спинномозговую жидкость, которая заполняла пространство между мембранами, защищая тонкую ткань мозга от травм. Дав ей стечь, он так же удалил оболочки, как до этого скальп с головы.

Тускло-серый мозг продолжал пульсировать стабильно, в такт с сердцем. Оба полушария и восемь долей были отчетливо видны, четыре других доли были скрыты в глубинах черепа.

Острый скальпель завис над двумя лобными долями, напротив сильвиевой борозды, разделяющей полушария.

Вдруг, издав протяжный вздох, приглушенный маской, пациент беспокойно шевельнулся, как будто какой-то инстинкт заставил его сделать это движение. Роллинз метнулся от эфирного резервуара, чтобы удержать пациента в тисках. Но было слишком поздно.

Прежде чем Кобб смог испуганно отдернуть руку, пациент вдруг задергался в немых муках и скальпель вонзился в его мозг. Доктор Кобб ничего не смог поделать.

Он в ужасе смотрел на то, как лезвие, пройдясь сквозь лобные доли, рассекло их, и они выскользнули на операционный стол. Кобб оторвал взгляд от этого чудовищного зрелища и на мгновение рассеянно посмотрел на Роллинза, после чего, словно завороженный, уставился на мехи сильфонов, которые двигались то с усилием, то очень быстро.

Его руки словно сами вспомнили о том, что нужно делать. Кобб схватил шприц с адреналином и вонзил его в сердце пациента. Казалось, прошли часы, пока они со страхом наблюдали, как дыханию постепенно возвращается нормальный ритм, и пациент снова задышал легко и спокойно.

Роллинз видел, как трясутся руки старика. Когда он посмотрел на свои собственные ладони, то заметил, что и у самого лихорадочно дрожат пальцы. И бешено колотится сердце.

— Теперь он погибнет, да? — тихо спросил он, боясь ответа.

— Да, — Кобб едва заметно кивнул. — Это скверно, я очень надеялся на этот эксперимент. Но еще ни один человек не выживал с отсеченными лобными долями.

— Но он дышит нормально, — заметил Роллинз.

Кобб пожал плечами.

— Какая разница? Он уже не жилец. Впрочем, мы можем продолжить, как если бы у него еще был шанс.

СЕРЫЕ КОМКИ плоти лежали на столе, напоминая о случившемся и о той жертве, которой стал пациент. С трудом Роллинз оторвал от них взгляд и наблюдал за Коббом. Тот с рассеянным видом отошел от стола, держа в руке шприц, и высматривал что-то в рядах бутылок, стоявших на полке у стены. Он как будто не был уверен в том, что хотел сделать, но, наконец, выбрал какую-то склянку и наполнил шприц.

— Что это? — спросил Роллинз.

Кобб посмотрел на него.

— Экстракт шишковидного тела, — пробормотал он.

— Зачем он вам?

Кобб вернулся к операционному столу, рассказывая, словно читал лекцию.

— Я собираюсь стимулировать шишковидную железу. Что это даст? Никто не знает. Но считается, что шишковидное тело управляет расовой памятью^[1] человека, другими словами, инстинктами. Сейчас у него полная амнезия — это потеря не только памяти, но так же способности к умозаключениям. Если же стимулировать врожденные реакции организма, чтобы дать им полный контроль над мозгом и телом, мы получим чистое животное, зверя, которым будут двигать одни только инстинкты.

Роллинз задумался.

— И для чего это нам нужно?

— Никакой практической пользы, — признался Кобб. — Но функции различных частей мозга до сих пор мало изучены. Если мы докажем, что лобные доли действительно управляют памятью, а шишковидная железа — инстинктами, это будет очень важно как для хирургии, так и психологии. А это можно будет определить через некоторое время, базируясь на результатах данного эксперимента по стимулированию расовой памяти. Быть может, нам даже удастся разделить ее поминутно на эры, столетия, или даже, хотя это маловероятно, на единичные события. Только представьте — разум, основанный на памяти животного. Мы не знаем, как и чем жили первобытные люди, поскольку нет возможности заполучить того реального звероподобного человека, какими были наши далекие предки. Если мы проведем этот эксперимент, возможно, сумеем раскрыть тайну --">