Карл Ганс Штробль - Триумф механики

безобразии. Гнев сменился смятением. За смятением пришло отчаяние. Теперь в городе обитали лишь ужас и отвращение. Невозможно было спокойно сесть за стол: одна из белых бестий обязательно запрыгивала в тарелку. А стоило кому-нибудь в припадке ярости швырнуть ее на землю, это лишь подтверждало ее прочность. Боялись кролики только огня. Поэтому с разрешения магистрата на всех улицах и площадях устанавливали деревянные будки, куда горожане сносили кроликов в ведрах, фартуках и клетках, после чего эти будки поджигали. Но несмотря на все меры, число кроликов росло с каждым часом и горожане, одолеваемые отвращением, наконец сдались. Борьбе пришел конец. Костры горели, а в воздухе стоял тошнотворный запах паленой шерсти. Кролики беспрепятственно разрушали экономику и транспортное движение. Они мешали любым видам социальной активности, даже любви они не оставили места.

Когда на Нойгассе родился мертвый ребенок — ужас, пережитый матерью, спровоцировал преждевременные роды, — отмеченный к тому же заячьей губой, в городе начались волнения и мало что могло удержать людей от того, чтобы не собраться у входа в ратушу. В этот решающий и опасный момент бургомистр вспомнил Наполеона III, который мог успокоить разбушевавшиеся массы пышными праздниками. Любые меры против этого волнения показались ему еще разумнее, когда он, к своему ужасу, увидел в доме уже пятое поколение кроликов. Поэтому и распорядился, чтобы на следующий день был организован большой праздник в честь поэта Шиллера.

Подобно капитану, который, стоя на мачте тонущего корабля, бросает на свои владения прощальный взор, прежде чем их поглотит морская пучина, бургомистр на следующий день смотрел на свой город с башни ратуши. Несмотря на то, что был еще сентябрь, казалось, будто и улицы, и крыши домов, и все прочие сооружения исчезли под снежным покровом. Но этот покров постоянно шевелился, раскрывался и закрывался. Это было не что иное, как пушистые спины тысяч кроликов. Еле ступая, бургомистр спустился с башни и выслушал отчет полицейских, отправленных в дом мистера Хопкинса. Они нигде не могли его найти. И в какой-то степени бургомистр испытал облегчение: он предполагал подобный результат. Так и есть… Так и есть…

Вечером все жители города собрались на праздник в честь Шиллера. Им пришлось с трудом пробивать себе дорогу по улицам, переполненным кроликами, которые сбивались плотной шевелящейся кучей, перекрывающей все пути. Печальнее всего дело обстояло на перекрестках. Движущиеся толпы сталкивались друг с другом и натыкались на трехслойный ковер прыгающих и ползающих зверьков. В зале ратуши также было трудно находиться. Приходилось мириться с тем, что кролики прыгали под ноги присутствующим, садились и на стулья, и на парапет, облепили все выступы, напоминая художественный рельеф какого-то безумного скульптора.

Профессор, уважаемый всеми за вклад в духовную жизнь города, начал торжественную речь. И когда он с воодушевлением описывал все блага нации, то вынул из кармана своего фрака кролика и с отвращением швырнул его в сторону. Это выглядело уже как само собой разумеющееся. А вот впечатление от увертюры было сильно подпорчено тем, что духовые то и дело издавали какой-то невыносимый визг из-за запрыгивающих в них кроликов.

Наконец на сцену вышла Беате Фогль, юная драматическая певица городского театра. Ей предстояло исполнить несколько композиций по стихам Шиллера. Ее упругая грудь и изящная шейка мило выглядывали из-под кружев великолепного платья. Кожа была так же нежна, как и ее голос. Все зачарованно направили свое внимание на сцену и уже почти не замечали возни кроликов. Но вдруг серебряное полотно звуков с треском разорвалось и крик, пронзительный крик, разрушил мечтательное оцепенение публики. Круглые глаза фройляйн Беате Фольг наполнились ужасом. Она застыла и медленно опустила взгляд в вырез своего платья. Нотная тетрадь выпала из ее рук… Хныча от страха и отвращения, она вынула из своего декольте… вынула кролика, за которым тянулись еще девять новорожденных зверьков.

Волнение публики переросло в разрушительную панику. Стулья с грохотом попадали на пол, и все присутствующие метнулись к выходу, спотыкаясь и наступая на шлейфы дамских платьев. В этот момент со сцены раздался чей-то убедительный голос. Мистер Хопкинс стоял рядом с певицей, которая уже была на грани обморока. Он приветственно приподнял свой роскошный --">