Филип Дженнингс - Виртуальная кабала

Филип Дженнингс
Виртуальная кабала

Это летнее утро для меня начинается завтраком на свежем воздухе. Сцена — плато Колорадо, крошечная железнодорожная станция. Я не спешу — хватит времени и на кофе, и на закорючки в блокноте. Дует прохладный ветерок, невдалеке пританцовывают на месте трое моих приятелей; в отличие от меня, они мерзнут даже в толстых свитерах и лыжных шапочках. Эти парни тоже занимаются кабалистикой. Хотя почему — парни? Все мы средних лет, все учимся у одного наставника, чье имя я, пожалуй, утаю. Друзья ежатся от холода и неодобрительно косятся в мою сторону.

Кое-кто может назвать меня мракобесом, а я скажу в ответ: давайте-ка без «ярлыков», ладно? Как ни крути, в кабалистике что-то есть, и это «что-то» имеет вид стройной системы формул, этакой кошачьей колыбельки базовых уравнений, в которой можно угнездить все, что угодно. До нас кабала дошла из средневековой Европы, то есть родилась за несколько столетий до расцвета современной физики. Все так называемые эманации духа суть пустые клеточки в менделеевской таблице мироздания, которые ждут не дождутся, когда в них впишут открытые по всем правилам науки элементы. Можно их сравнить со старыми бурдюками, вполне годными для хранения молодого вина.

Мое хобби — трудный путь проб и ошибок — спасает от скуки ничуть не хуже любого другого занятия.

Я вписываю дробь 1/137 в соответствующую клетку и от нее прочерчиваю зигзаги вниз, вправо и влево.

На юге пыхтит чамасский паровоз — каждый день этот трудяга возит туристов любоваться горными красотами и заправляется у нас водой. До чего же громко он шипит, останавливаясь, и как ужасно пахнет — от него несет угольной гарью! Еще бы — ветер гонит дым прямо на меня.

Все, с завтраком покончено. Пора действовать. Я поднимаюсь на ноги и вхожу в здание вокзала. Перебраться отсюда в Александрию, на главную станцию, где кипит достойная мушиного роя суета, — что может быть проще? Для того и придумана телепортация, основанная на принципе подобия функций. Одна секунда — и передо мной бурлит толпа, в ней кругами ходят таксисты, выкрикивая цену. Стоит жуткий табачный дух — хоть топор вешай. И вообще, так сказать, атмосфера напряженного ожидания.

Я нахожу лестницу. Наплевав на запрет, поднимаюсь на верхний ярус и снова переношусь в мгновение ока — в этот раз на женскую половину роскошного дома. На всех окнах деревянные жалюзи с филигранным резным узором. Ни единое стеклышко не мешает притоку горячего воздуха, напоенного средиземноморскими ароматами пригорода Александрии.

Эти комнаты обитаемы. О том убедительно свидетельствует восхитительный букет запахов: сандал, розовая вода, печеные кокосы. Тысячами игл комнату пронзает солнце, жгучими узорами покрывает широкий ковер.

Узоры постепенно тускнеют, остывают на сетчатках моих глаз. У каждого феномена есть два объяснения. Неправильный ответ — солнце затянулось облаком. Чтобы это пришло в соответствие с действительностью, от меня требуются сущие пустяки. Но я поступаю иначе: поднимаю крышу. Петли слушаются плохо, ужасно скрипят.

Созвездия выглядят почти в точности как с Земли.

Мы летим всего-навсего триста пятьдесят два года. А до конца пути — две тысячи двести лет.

Я накладываю координатную сетку. Все звезды успели чуточку сместиться. Шесть из них на целый градус. Однако только опытный глаз способен заметить подобное смещение.

Пользуясь случаем, разглядываю террасы с балюстрадами — их тьма-тьмущая. Снаружи дом Мадии напоминает вавилонский зиккурат или американский свадебный торт, с той лишь разницей, что ярусы, восходящие к куполообразной башне, в плане квадратные, а не круглые. И разукрашена конструкция сверх всякой меры. Настоящий «Перегрин-6» не имеет с ней ни малейшего сходства.

Достаточно одной-единственной мысли о Мадии, чтобы…

Я оборачиваюсь и вижу на ковре широкое и плоское блюдо из меди. На блюде — слой дымящегося риса, а на нем — тело Мадии.

Столетие назад, когда мы с ней только сошлись, она выкрала этот образ из моего разума. Воспоминание детства: рыжая, зеленоглазая, светлокожая и пухленькая христианка. Мадия — натура творческая, а потому ее христианочка еще белее и пышнее, чем моя знакомая. И мордашка, пожалуй, чересчур смазлива. И прелести слишком откровенные — на грани китча.

Я пожимаю плечами. Сказать по правде, не очень-то соблазнительно она пахнет. Что-то среднее между жирным барашком и запретным --">