Яцек Дукай - Приятель правды. Диалог идей

ЯЦЕК ДУКАЙ

ПРИЯТЕЛЬ ПРАВДЫ

ДИАЛОГ ИДЕЙ

WydawnictwoLiterackie, Краков 2015

Перевод: Марченко Владимир Борисович, 2020

Этот человек был врагом евреев, антисемитом, и принципиально и из спортивного интереса он исповедовал избранные им взгляды с каким-то веселым исступлением, это отрицание являлось гордостью и содержанием его жизни. Когда-то он был коммерсантом, теперь он уже не был им, он был ничем, но ненавистником евреев остался.

Теодор поднял голову над книгой, когда состав остановился на станции метро Вержбно и в вагон ввалился вонючий клошар в громадной футболке с Че Геварой, Осамой бен Ладеном и Анджеем Леппером^[1]. THEY LIVE! Леппер был весь красный от засохшего кетчупа.

Как можно скорее Теодор опустил глаза, делая вид, будто бы бездомного не заметил.

У Видемана был уклончивый подстерегающий взгляд. Возникало буквально такое впечатление, как будто перед самым его носом висит его «пунктик», Видеман злобно на него косится и из-за него ничего не видит. Владеющая им навязчивая идея постепенно довела его до какого-то зудящего недоверия, до маниакальной жажды преследовать, и как только ему казалось, будто подле него таится или прячется под личиной что-то нечистое, он сейчас же выволакивал это на свет и поносил. Где только мог, он язвил, порочил, злопыхательствовал. Словом, единственным содержанием его жизни стало клеймить всех тех, кто не обладал его единственным преимуществом.

Теодор внимательно изучал литературные описания антисемитов, его увлекала их карикатурная нереальность.

Иногда по ходу чтения он хихикал под нос. Чувством юмора он обладал. От если бы я был антисемитом, - размышлял он, - то умел бы смеяться над собой, я был бы ироничным антисемитом.

Он вышел на станции. (Клошар тоже вышел). На улице Теодор купи в киоске сигареты и пачку бумажных платков. О остановился, чтобы высморкаться, и тогда-то на него налетел тот бородатый нищий; вони никак Теодора не предупредила – нос был забит.

- Пару злотых на кусок хлеба, уважаемый, - захрипел оборванец.

Теодор как можно скорее отодвинулся от него.

- Сколько не жалко, шеф, сколько не жалко, - не отступал от него клошар.

Теодор выбросил платок, отвернулся и быстрым шагом направился к переходу.

- Голодному жидишься, еврей^[2] ебаный! – позорил его вослед бездомный.

Проходя впоследствии мимо витрины бутика, Теодор притормозил и присмотрелся к своему отражению в стекле. Волосы темные, но, скорее, шатен, а не брюнет; нос – самый обычный; скулы, правда, очерчены сильнее обычного… Хммм. Интересно, ругань бездомного была просто синонимом скупости, или же ассоциация в его мыслях появилась от чего-то другого?

На трамвайной остановке он открыл блокнот и записал:

Несочетающиеся физические черты? Найти корреляцию!

Если бы он был антисемитом, то в генетику бы не верил.

Ключи он вынул еще до того, как до него дошло, что дверь открыта. Запах соуса к спагетти наконец-то преодолел забитые ноздри. Жаня крутилась по кухне. На ушах наушники, так что его не услышала. Он склонился, чтобы поцеловать ее в шею – та нервно отодвинулась, поначалу он подумал, что это потому, что застал ее врасплох, но тут же отметил стиснутые губы и прищуренные глаза: подняв ложку она мерила его взглядом, словно учительница прихваченного на списывании ученика.

- Что? – разложил он руки.

- Иди помойся.

- Но в чем дело?

Ведь не ответит.

Быть может, вообще не следовало упоминать о браке, размышлял Теодором под душем. Но, как правило, она настроям не поддается, он очень ценил ее именно за этот вот спокойный – мужской – рационализм; Жаня никогда не устраивала сцен или истерик.

Квартира Теодора располагалась на третьем этаже довоенного дома, отремонтированного несколько лет назад усилиями нового владельца. Вот только их толстенных стен все так же сочились холод и сырость, тени под высокими потолками были более глубокими, произнесенные слова висели в воздухе на какую-то долю секунды дольше.

Теодор открыл окна в самой большой (то есть,