Евгений Львович Войскунский , Исай Борисович Лукодьянов - Прощание на берегу

молча гладила ее по плечу.

– Ужасно… – прошептал Михаил.

– Ужасно? Нет, дорогой племянник, это прекрасно! – с силой сказал Платонов. – Похож я на твоих стариков? То-то же! Мне за семьдесят, а я здоров и полон сил. Ужасно другое… Мне удалось сформулировать одну задачу для электронно-счетной машины, и она… Совершенно неожиданно для меня она вывела закон кратности обмена. Она безжалостно, с точностью до минуты сообщила продолжительность эффекта… Я ничего не сказал Нейману: его час оказался ближе моего… Да, Нейман был счастлив: он не знал.

Платонов вдруг направился к двери и распахнул ее. За дверью, в коридорчике, стоял Игорь – белели бинты на его коричневом теле. В руке у него была зажата книга.

– Ты подслушивал? – тихо спросил Платонов.

Мальчик смотрел на него тревожными глазами. Словно кто-то подтолкнул его – он бросился к Платонову и судорожно вцепился в него.

– Не уезжайте!.. – кричал он. – Дядя Георгий, не уезжайте! Не уезжайте!!!

Платонов гладил его по голове.

– Ну, ну, Игорь, с чего ты взял?.. Ну-ка успокойся. Будь мужчиной. Никуда я не уезжаю…

Он повел его в комнату и велел печь.

– Ты давно проснулся?

– Нет, – прошептал Игорь. – Недавно… Я зажег свет, хотел почитать, а потом…

– Вот и хорошо. А теперь спи, дружок. Книжку дай сюда. Что это?

– Это ваша. Вы ее оставили… «Портрет Дориана Грея».

– Вот как! Ну, Игорь, покойной ночи.

– Покойной ночи, дядя Георгий.

Платонов вернулся на веранду. Задумчиво полистал истрепанные страницы, потом вынул авторучку и размашисто написал на титульном листе: «будущему ученому Игорю Левицкому на память о нарушителе законов природы Георгии Платонове. Не бойся того, что здесь написано».

Он положил книгу на стол, взглянул на часы.

– Мне пора…

Он пожал трясущуюся руку Михаила. Ася с плачем кинулась ему на шею.

– Мы никогда… никогда… – Михаил пытался что-то сказать, язык его не слушался.

– Все-таки хорошо, что я повидал вас, – сказал Платонов, – Хорошо и плохо… Ну, прощайте. Пойдемте, Галина, проводи меня.

Они сидели на камне, еще хранящем тепло ушедшего дня.

Море с шорохом набегало на крохотный пляжик, зажатый скалами. Справа виднелись городские огни, освещенный куб морского вокзала, цепочка огней на набережной.

– Мы часто купались здесь с Игорем.

Галина не ответила. Она, казалось, окаменела. Платонов притянул ее к себе.

– Будь умницей, Галина… Продолжай работать. Продолжай работать, слышишь? Со старостью надо бороться, но только так, чтобы это не было противоестественно в круговороте природы. Ты слышишь меня?.. Ступенчатый износ – правильная идея. Но человек не должен знать своего часа. Это мешает жить… Ты слышишь? Поезжай в Ленинград к Зыбину, отдай ему запись последнего опыта. Там указан путь… Галя, очнись! Слушай! Я нащупал возможность нарушить кратность обмена. Ты с Зыбиным обязана довести это до конца.

Он встал, снял с руки часы, взглянул на них еще раз – и с силой ударил о камень. И отшвырнул в море.

– Я иду, Галя… Жизнь вышла из океана. Мы носим океан в своей соленой крови. Я хочу, чтобы это произошло в море…

– Не пущу! – крикнула Галина, изо всех сил обхватив его руками. – Не пущу, не пущу! – исступленно повторяла она.

Он гладил ее по голове, по плечам. Лицо его было запрокинуто вверх, к звездному рою, но он не видел звезд: он крепко зажмурил глаза.

Потом он решительно отвел ее руки. Быстро сбросил одежду и вошел в теплую воду. Зашуршала галька.

Женщина, рыдая, бросилась за ним.

– Будь умницей, Галина. У меня мало времени, а я хочу доплыть до выхода из бухты.

Стоя на берегу, она некоторое время видела его голову и руки – мерно появляющиеся и исчезающие. Потом темнота скрыла его, но еще долго слышала женщина в ночной темноте тихий плеск воды под его руками.

--">