Александр Александрович Бушков , Андрей Михайлович Столяров , Олег Сергеевич Корабельников , Эдуард Вачаганович Геворкян , Владимир Валерьевич Покровский , Евгений Иванович Филенко , Сергей Анатольевич Смирнов - Темная охота (Сборник)

составленный из палочек, синекожий пеул смотрели друг другу в глаза.

— Я приду, — торопливо сказал Омар.

— Я приду, — в догонку ответил хозяин.

Так прощались пеулы. А при встрече они говорили: «Я тебе помогу».

* * *

А чаще всего Виктор будет вспоминать разговор в библиотеке Кривого, знаменитого бончарского книжника, умершего за шесть лет до Инцидента. Дом Кривого стал читальней, куда мог прийти всякий и где решались обычно все общественные дела.

Как и все здания на площади Первых, библиотека была очень старой постройки, одним из первых строений Косматого-отца: бревенчатая коробка с четырехскатной крышей и художественно выполненным крыльцом. Было в ней две комнаты: маленькая — жилая и собственно библиотека. Все стены до потолка были заставлены книжными полками. Стекла на полках отсутствовали, порядка не было никакого. Книги стояли кое-как, иногда свалены были в стопки, тут же рядом валялись горки библиолитов — коричневого цвета кристаллов для чтения на экране. Библиолитов было не много, они в Бончарке не прижились. Экраны, вставленные в длинный читальный стол, не действовали, хотя в свое время Виктор притащил их один за другим восемь штук.

Нельзя сказать, что бончарцы ничего не читали. Правильнее будет так: читали, но мало. Урывками, наспех, что попало.

Пыль огромными рыжими хлопьями лежала на всем. Косматый все время порывался навести в библиотеке порядок, но толку было мало, так же мало, как и с асфопокрытием для главной улицы поселка— Первой Петлевской. Виктор старался, доставал асфальтовую пленку, рулоны с энтузиазмом стали раскатывать, но потом охладели и все благополучно потонуло в пыли.

Инспектор сидел за длинным читальным столом, против него, словно на светском приеме, расположился Косматый со своими двумя Друзьями. Остальные толпились в дверях.

Косматый и Друзья по случаю приезда гостей были одеты вполне пристойно, да и другие колонисты тоже нацепили на себя все самое лучшее. Домашние балахоны тонкой шерсти, выцветшие, но чистые рубахи, почти все были обуты. Но несмотря на это, здесь, среди книг и библиолитов, все они выглядели неуместными, так же как Молодой выглядел неуместным в гостинном отсеке катера. Настороженные взгляды, напряженные позы, руки, темные от грязи и пыли — бончарцам недоставало только звериных шкур.

Разговор шел на высоких тонах. Собственно, это был и не разговор даже, а откровенная схватка, которая началась еще у катера, когда Косматый, протягивая Молодому руку, спросил:

— Теперь, получается, ты будешь уговаривать? Молодой руку пожал, но дружелюбия не выказал.

— Нет. (И это «нет» прозвучало излишне звонко, с вызовом). Нет, уговаривать я не буду.

А теперь они сидели за библиотечным столом, перед каждым из собеседников стояло по высокому стакану «болтуна», местного чая, доброго дурманящего напитка, но на протяжении всего разговора никто из них не сделал ни одного глотка.

— Я не понимаю, какие еще нужны объяснения? — нервничал Молодой. — Нарушена статья Космокодекса, нарушена СТО ВОСЕМЬДЕСЯТ ПЯТЬ лет назад и до сих пор нарушается. О чем еще говорить? На планетах с разумной жизнью поселения людей ка-те-го-ри-чес-ки запрещены. Это понятно?

— Нет, — набычившись, отвечал Косматый. — Полторы тысячи людей, все здесь родились, никуда не хотят. А ты говоришь — закон, объяснять не буду. Нехорошо. Зураб всегда объяснял.

Виктор долго не мог понять, почему Молодой так нервничает. Он вообще плохо понимал происходящее. Только потом, спустя много времени, он, как ему показалось, нашел ответ. Видно, Молодой чувствовал, что не прав, но хотел настоять на своем. Может быть, это было для него вопросом карьеры. Первое поручение, такое важное…

— Столько времени было можно, а теперь нельзя? Почему?

Молодой нервничал еще и по той причине, что ему приходилось юлить. Он не мог сказать колонистам, что судьбу их решила в сущности мелочь: неизвестно из каких соображений ОЗР подчинили Четвертой Службе, то есть Кум-Юсупу, который выше всего ставил порядок и не слишком любил вдаваться в тонкости. Зураб не постеснялся бы рассказать все, он бы сокрушенно вздыхал, разводил бы руками — я, ребята, здесь ни при чем, приказали сообщить, я и сообщаю, могу себе представить, каково вам сейчас, ребята, но что я могу сделать? Он был скользкий человек, этот Зураб, и очень сложно было понять, что он сделает или скажет в следующую секунду.

В библиотеке --">