Ларри Нивен - Четвертая профессия

Ларри Нивен Четвертая профессия

Звонок зазвенел в среду около полудня.

Я сел в постели и… такого странного похмелья у меня еще не случалось. Чувство равновесия отнюдь не пострадало. Голова не кружилась, но в ней плясали какие-то бессвязные мыслишки, какие-то факты и фактики, прекрасно мне известные, но они тем не менее отказывались выстроиться по порядку. Словно я шел по канату и одновременно пытался распутать загадку в стиле Агаты Кристи. Но ведь в действительности я не делал ни того, ни другого! Я просто сидел в постели и моргал.

Потом я вспомнил «монаха» и его таблетки. Сколько их было, таблеток?

Снова прозвенел звонок.

Путь к двери дался мне нелегко. Люди по большей части не придают значения голосу тела. Мое тело вопило вовсю, требовало испытать его — сделать обратное сальто, например. Я не соглашался. Мои мышцы не годятся для таких упражнений. Да и не помнилось мне, чтобы я принимал акробатические таблетки.

За дверью стоял человек. Крупный, мускулистый, со светлыми волосами. Он сунул в «глазок» незнакомый мне значок, сжав его в широкой короткопалой ладони. Голубые глаза, смотрели прямо и честно, квадратное лицо принадлежало, видимо, человеку порядочному, Лицо я узнал — вчера вечером мой гость был в «Длинной ложке», сидел в одиночку за столиком в углу,

Тогда он казался замкнутым и угрюмым, как будто его девушку увел какой-то паршивец. Само по себе выражение его лица служило достаточной гарантией, что никто к нему не сунется. Я и запомнил-то его только потому, что пил он изрядно, под стать своему угрюмому виду.

Сейчас же он был весь исполнен терпения. Беспредельного терпения, как мертвец.

И у него был этот значок. Поэтому я впустил его.

— Уильям Моррис, — представился он. — Секретная служба. А вы — Эдвард Харли Фрейзер, владелец бара «Длинная ложка»?

— Совладелец.

— Да, верно. Простите, что побеспокоил вас, мистер Фрейзер. Вы, я вижу, живете по расписанию бармена.

Он смотрел на измятые трусы, в которых я встретил его на пороге.

— Садитесь, — ответил я, показывая рукой на стул. Стоя я не мог думать ни о чем, кроме одного: как бы удержаться на ногах. Чувство равновесия, мерещилось мне, начало жить своей собственной жизнью. Пятки никак не хотели успокоиться и норовили оторваться от пола, чтобы вся тяжесть тела пришлась на носки. Оно, тело, видите ли, желало стоять именно так, и не иначе. Пришлось плюхнуться на край кровати, но чувствовал я себя при этом так, будто исполнял упражнения на батуте. Осанка, грация, отточенная непринужденность движений — тьфу ты, дьявол!..

— Что вам угодно, мистер Моррис? Насколько мне известно, секретная служба существует для охраны президента…

Ответ его звучал заученно, как с пластинки:

— Наряду с выполнением других функций, как, например, борьба с фальшивомонетчиками, мы действительно осуществляем охрану президента, членов его семьи, а также президента вновь избранного, но еще не вступившего в должность, и вице-президента в том случае, если они обращаются с подобной просьбой. — Моррис перевел дыхание. — Когда-то в наши функции входила и охрана высокопоставленных иностранных гостей.

До меня, наконец, дошло:

— Так вы по поводу «монаха»?

— Совершенно верно. — Моррис уставился на собственные руки. В придачу к значку ему следовало бы приобрести профессиональную уверенность в себе, но ее не было в помине. — Странное это дело, Фрейзер. Мы взялись за него не только потому, что когда-то охраняли иностранных гостей, но еще и потому, что никто больше не хотел за него браться.

— Стало быть, вчера вечером вы сидели в «Длинной ложке», охраняя пришельца из Космоса?

— Вот именно.

— Где же вы были позавчера?

— Это когда он впервые у вас появился?

— Ага, — сказал я, припоминая. — В понедельник вечерком…

Он заявился в бар через час после открытия. Казалось, он скользил, едва касаясь пола подолом своей сутаны. Можно было подумать, что он катится на колесах. И вообще он был какой-то неправильный — чтобы окинуть взглядом его целиком, приходилось чуть не выворачивать глаза наизнанку. Одеяние «монахи» носят странное — собственно, ему они и обязаны своим прозвищем. Капюшон спереди раскрыт, будто прячет в своей тени глаза, раскрыта и сутана, но в ее складках ровным счетом ничего не видно. Тень слишком густа. Когда он шел ко мне, сутана, по-моему, раздвинулась еще шире. Но под ней, мне померещилось, и --">