Ромэн Ефремович Яров - Одно мгновенье

пешком, заглядывая попутно в магазины. Портфель его — кстати, новый надо будет купить надувался все больше и больше: пакеты, свертки и бутылки совсем сдавили прихваченный метеорит. Впрочем, Виталий Евгеньевич забыл про него, а вспомнив мельком, пожалел, что взял. Оригинальность это хорошо, а вот бутылку портвейна придется в карман пальто, и без того подшитый, сунуть.

Уже начинало темнеть, когда он пришел домой. Жена должна была появиться вскоре, освободившись из своей библиотеки. Там он и увидел ее как-то, там и заговорил, осмелев, оттуда и провожал каждый вечер с ущербом для занятий. Попом, правда, когда все у них уже было решено, ей приходилось ждать по вечерам, пока груда книг с правой стороны стола не переместится, перелистанная, на левую.

— Я и познакомиться-то, кроме как здесь, наверное, не смог бы нигде, — сказал он как-то. Она это знала и так, но признание вслух радости ей не доставило. Женщин понять трудно: быть может, она предпочла бы, чтобы первый взгляд был брошен под сенью курортных пальм или отразился бы в зеркалах ресторана. Виталий Евгеньевич стал опорожнять портфель и всякой вещи из него подыскивать место. Бутылки в сетке — за окно: о холодильнике жена только мечтает; пакеты — в буфет. А метеорит на шкаф. Тоже дрянь-мебель, лакированный, с фанерными дверцами и острыми углами. Все в скором времени выбросим, новое купим. А метеорит там вряд ли кто увидит. Не до того будет. Самому не забыть бы поставить его на стол, когда гости слегка разомлеют и станут восприимчивыми к шуткам, витиеватым тостам и всяким чудацким выходкам. И научный руководитель, профессор Самсонов, говорящий всегда тихо, будто каждое его слово значительно, вдруг гикнет да запоет не своим голосом какую-нибудь частушку. С профессорами это бывает.

Он взял в руки полотенце, собираясь перетирать тарелки, но не мог никак из-за теснящих друг друга мыслей сдвинуться с места. Тихо-тихо вдруг стало; ничьих шагов не слышно было с лестничной площадки, и с улицы не доносилось ни звука. Он видел в окне серовато-белое, зимнее, ватное небо и вдруг на фоне этом угадал какое-то неясное движение. Что-то перемещалось по воздуху от одной стены к другой. Виталий Евгеньевич положил на стол полотенце и пошел вдоль стены, ища то место, где должно было быть начало этой чуть видимой колеблющейся струйки. Стена была пуста, только фотография висела. Снимок был сделан всего три дня назад и уже проявлен и отпечатан. На фотографии изображался он сам в первые моменты после защиты — с несколько туповатым, деревянным лицом, с него не сошло еще выражение официальности, деланного спокойствия, готовности подчиниться воле более умных. Профессор Самсонов пожимал ему руку. Оба они вышли во весь рост — фотограф снимал издалека, а друзья с лицами куда более веселыми — видно было даже, как у некоторых озорно блестели глаза, — стояли вокруг. Виталий Евгеньевич прошел один раз мимо этой фотографии; заметил какую-то странность в ней, но до сознания она не дошла; второй, третий. И вдруг увидал. Его изображения на фотографии не было. Был профессор Самсонов, но он протягивал руку белому пятну, были друзья, но все они стояли вокруг белого пятна. Он повернулся и взглянул на крышку шкафа. Его собственное изображение, покинувшее фотографию и пересекшее комнату, было там. Оно стало объемным, и фигурка эта, вынутая из окружения, где все было в таком же масштабе, оказалась вдруг ужасно маленькой — не больше оловянного солдатика. С неменяющимся, неподвижным лицом она двигалась по крышке шкафа к метеориту. Виталий Евгеньевич узнавал себя, каким был три дня назад, свой единственный черный костюм, подарок жены плетеный галстук, черные, специально купленные ботинки. Только походка его была не тогдашняя, проворная, даже слегка поспешная, а сегодняшняя — солидная, спокойная, раздумчивая.

Виталий Евгеньевич не успел еще взять в руки тарелку — иначе грохот ее вернул бы ему ощущение того, что все происходит в реальном мире, стрелки часов не повернули в другую сторону, и вообще, за исключением маленького недоразумения, жизнь идет как полагается. Он не был, разумеется, суеверным человеком и допускал чудо только как результат упорного и напряженного труда многих людей. Такого рода чудеса подчинялись законам, выраженным в форме математических кривых. То, что произошло сейчас, было чудом. Но его никто не готовил, и законов, управляющих событиями, Виталий Евгеньевич не знал. Выходит, этот метеорит --">