Кордвейнер Смит - Бульвар Альфа Ральфа

Кордвейнер Смит БУЛЬВАР АЛЬФА РАЛЬФА

Все мы упивались счастьем в те годы. Все — и особенно молодые. Это были первые годы Возрождения человечества, когда Содействие начало щедро тратить деньги на реконструкцию старых культур, старых языков и даже треволнений тех старых времен, когда неизбывное вечное стремление к совершенству доводило наших предков до самоубийства. А теперь под руководством Повелителя Джестокоста и Повелительницы Элис Мор начали воскрешать древние цивилизации: они поднимались со дна Реки Времени, постепенно всплывая и показываясь частично, как огромные айсберги.

Мне очень хотелось отправиться на один из таких айсбергов. Вместе с Вирджинией мы заглядывали в глазок машины времени и наблюдали победу над холерой в Тасмании: тасманийцы танцевали на улицах своих городов, потому что им уже не от чего было прятаться и нечего бояться.

Все вокруг нас было наполнено удивительной жизненной силой. Мужчины и женщины много и упорно трудились, чтобы вернуться в менее совершенный мир своих предков.

Я немедля лег в медицинский центр, чтобы стать французом. Конечно, я не забыл свою прошлую жизнь, но это уже не имело значения. Вирджиния тоже стала француженкой, и оба мы предвкушали радость совместной жизни, которая представлялась нам прекрасным спелым фруктом в саду вечного лета. Теперь мы понятия не имели о том, когда умрем.

В прошлой жизни я мог ложиться спать с мыслью о том, что правительство отпустило мне четыреста лет, из которых осталось еще триста семьдесят четыре, потом инъекции струна прекратятся, и я умру. Содействие зорко следило за благополучием Человечества. Мы доверяли Повелителю Джестокосту и Повелительнице Мор, зная, что не станем жертвами чьей-то игры и чьих-то интриг. Теперь же могло случиться все что угодно. Все устройства, оберегавшие нас на каждом шагу, были отключены. На волю были выпущены болезни. Любя, надеясь и веря в свою удачу, я мог прожить и тысячу лет. А мог умереть и завтра. Я был теперь совершенно свободен.

Мы наслаждались каждым мгновением жизни. Вирджиния принесла первую со времен падения Старого мира французскую газету. Мы сразу же нашли в ней много приятного, даже в объявлениях. Правда, кое-какие области культуры было трудно реконструировать. Например, о еде ничего не было известно, кроме некоторых названий блюд. Но работавшие в движении Возрождения постоянно сообщали новые факты истории, что вселяло в нас надежду. Мы понимали, что у нас теперь все стало иначе.

Возьмем, к примеру, Вирджинию. Раньше ее звали Менерима, это имя было кодовым звуковым сигналом ее места и времени рождения. Она была маленькой, почти круглолицей, плотной, вся голова в каштановых завитках, глаза такие карие, что в них тонул солнечный свет. Я раньше знал ее хорошо, но теперь мне казалось, что недостаточно. Я много раз виделся с ней, но то, какой она мне представлялась, не шло из глубины моего сердца, как теперь, когда мы встретились с ней после своего превращения.

Я рад был встрече с подругой, мы говорили на старом простом языке, но слова застревали у меня в горле, потому что это была уже не Менерима, а какая-то древняя красавица, странная и неповторимая, которая как будто заблудилась в нашем мире.

— Как тебя теперь зовут? — Я сказал эту фразу на чистом старом французском языке.

— Меня зовут Вирджиния, — ответила она на том же языке.

Я посмотрел на нее и сразу же влюбился раз и навсегда. В ней было что-то сильное, дикое, спрятанное в глубине ее нежного и молодого женского тела. Как будто сама судьба говорила со мной этими лучистыми карими глазами, которые вопрошали меня уверенно и в то же время удивленно. Точно так мы оба вопрошали окружавший нас новый мир.

— Можно? — спросил я, предлагая ей руку, чему меня научили уроки под гипнозом.

Она взяла меня за руку и мы пошли прочь от больницы. Я весело мурлыкал себе под нос первую пришедшую на ум мелодию. Вирджиния нежно прижалась ко мне, улыбнулась и спросила:

— Это что? Ты знаешь, что это?

Слова легко слетали с моих уст, я пел очень доверительно, пряча лицо в ее кудрявых волосах, французскую песенку, подаренную мне Возрождением. В ней пелось о девушке, которую герой встретил на Мартинике. Она не была ни богатой, ни элегантной, но зато обладала удивительными лучистыми глазами.

Вдруг слова иссякли:

— Мне кажется, я забыл, как дальше. Помню только, что песня называется «Макуба», и --">