Георгий Иосифович Гуревич , Сергей Иванович Павлов , Владимир Наумович Михановский , Михаил Николаевич Грешнов , Леонид Булыгин , Ромас Калонайтис , Павел Липатов , Мария Мамонова , Виталий Григорьевич Мелентьев , Ион Мынэскуртэ , Леонид Поспелов , Север Феликсович Гансовский , Владимир Иванович Щербаков , Игорь Сергеевич Дручин , Олег Алексеевич Алексеев , Дмитрий Карасев , Владимир Алексеевич Рыбин , Виктор Дмитриевич Колупаев , Дмитрий Михайлович Шашурин , Сергей Анатольевич Смирнов , Григорий Аронович Тарнаруцкий , Абдул-Хамид Мархабаев , Дмитрий Александрович Де-Спиллер , Георгий Николаевич Вачнадзе , Александр Николаевич Петрин , Лев Эджубов , Александр Николаевич Осипов , Владимир Сергеевич Меленьтьев , Владимир Робертович Волин , Иван Ефремов: - Фантастика 1977

неизбежно является объектом моральной оценки. Наука возникла в обществе классовой морали, однако это еще не означает, что отсутствует объективный критерий моральной оценки научной деятельности людей. Способствовать росту познавательной способности человечества, применению познаний в интересах общественного прогресса — вот высокая моральная цель науки в целом и отдельных ученых. Аморально, заслуживает осуждения то, что мешает познавать истину, те силы, классы и группы, которые искажают истину, подменяют ее ложью. «…Но человека, — писал Карл Маркс, стремящегося приспособить науку к такой точке зрения, которая почерпнута не из самой науки (как бы последняя ни ошибалась), а извне, к такой точке зрения, которая продиктована чуждыми науке, внешними для нее интересами, — такого человека я называю „низким“».

Известнейшего ученого К. Тимирязева серьезно беспокоила будущность науки, получающей подачки «с роскошной трапезы капитализма». «Разделяя с сегодняшними победителями их добычу, не будет ли она вместе. с ними как-нибудь призвана к ответу?» — спрашивал ученый.

Ныне вряд ли объективный наблюдатель может противиться неизбежному выводу: по мере развития науки возрастает ее роль в общественной жизни, возрастает и моральная ответственность за характер и цель применения новых научных результатов. А безразличие к вопросам применения открываемых наукой во множестве новых эффектов и явлений само становится явлением аморальным: всем памятна война с применением изощреннейших орудий агрессии и уничтожения людей.

То «внутреннее чувство правды», о котором говорил еще Гёте, указывает на точку соприкосновения науки и морали. Ни наука, ни мораль не могут считаться истинными, подлинными, если они опираются на искаженное понимание действительности и ложные фактические данные. Убежден, что «внутреннее чувство правды», о котором говорил великий поэт и мыслитель, столь же необходимо и для научной фантастики.

Владимир Щербаков

ПОВЕСТИ И РАССКАЗЫ

Владимир Щербаков, Олег Алексеев РАТНЫЕ ЛУГА

1

Теплым летним вечером возвращался я в родные места.

Возвращался издалека, в памяти еще дымилась степь, слепило сияние саянских снегов, летели в пыли диковатые кони, пенились студеные потоки Тувы и Хакаесии, а за стеклом автобуса уже проплывали холмы и леса псковской земли.

Мой дом был в городе, а торопился я в деревню, рядом с которой прошло мое детство. Деревни, в которой я жил, не было: ее сожгли фашисты, людей — кого убили, кого угнали: нашу семью тоже гнали в неметчину, но мы дважды бежали и остались жить там, где бежали в последний раз, потом переехали в город.

Когда я в первый раз приехал на родное домовище и вместо деревни увидел дикое поле — упал, покатился по траве. Я даже не смог говорить с людьми, молча уехал. Со временем боль притупилась, но не прошла. Неведомая сила тянула меня сюда, я стал приезжать все чаще. Каждый приезд был словно возвращение в прошлое. В войну я полюбил свой край, стал свидетелем его подвига и старался узнать как можно больше.

Люди охотно рассказывали о былом, и я дивился памяти народа. Люди помнили не только то, что видели сам. и, но и то, что им передали деды. Передо мной неожиданно открылась бесконечная даль, я запоминал, записывал, и тетрадь записей все росла…

Автобус медленно плыл по мягкой дороге. Лесистые холмы в сумерках были похожи на древние городища. Вечерние тени, огнистая заря и туман делали все вокруг суровым и таинственным. Темнел у дороги лес, глухой и густой, как в древние времена. То и дело в разрыве хвойной нависи вспыхивало озеро, на полянах огненно цвел иван-чай, светлел мох-белоус, чернели пни и колодины.

Вдруг показалось, что я возвращаюсь в прошлое, в давнее незапамятное время…

Прямо из автобуса я нырнул в темноту и туман. Тропа с трудом пробивалась сквозь заросли ольхи, петляла, кружила.

В чаще сновали звери, гомозились птицы, глухо шумела сырая трава.

Показалось наконец поле. Над полем, будто зарево, стояла заря. Становилось все темнее и темнее, но заря не гасла. Открылись два озера, одно рядом с другим, от зари они были багряными.

Я заторопился. За вторым озером на холме --">