Вивиан Азарьевич Итин - Урамбо. Избранные произведения. Том 2

взвизгивали в ответ бабью брань.
11

Гигантские трубы, как недокуренные папироски в пепельнице северного неба, выбрасывали последний дымок.
На петербургском горизонте застыла виселица подъемного
крана. Близорукий и тонкий, в черной куртке и черной косоворотке, политехник Рубанов, обвел рукой видимый сектор, весь огромный мир и проговорил, волнуясь:
— Das Kapital...
Розовый беловолосый Петя Правдин не понял и, взглянув на фабричные строения, подтвердил:
— Да-с, капитал!
_____
Финский залив — море не море. Ультрамарина в нем
нет. Озеро стальное, стальными струйками бьется в угловатые камни берега. Но для курсисточек с Бестужевских, медицинских, зубоврачебных, первый год из проклятых своих
городишек, это: «Какой простор!»
Пикник происходил по установленному ритуалу: чай с
домашними произведениями Оли-Тони, пиво, кое для кого
водка и студенческие песни.
К берегу причалил восьмивесельный щегольской ялик
с французскими моряками, русскими женщинами и одним
в штатском, с большой лохматой седеющей головой, который потом называл себя журналистом, поэтом и писателем.
Его настоящая фамилия была Рабинович; но, подписываясь,
он перевертывал ее: «Чивони Бар», — это звучало по-итальянски. Французы вытащили стол, складные стулья. На
стол — белую скатерть, вина, печенье, банки.
Водка действовала быстрее французских вин и аперитивов, через полчаса студенты воодушевленно орали:
«Коперник целый век трудился.
Чтоб доказать земли вращенье, —
Дурак! Зачем он не напился,
Тогда бы не было сомненья...»

12

Писатель подошел и приветствовал от имени союзников «надежду России, учащуюся молодежь»...
Через минуту Петя Правдин, пьяный и счастливый своей
независимостью от классного наставника, объяснял французу:
— Коперник, vous compenez? Дурак!
Офицер беспомощно оглядывался и повторял:
— Почему вы не привели своих дам?
— Дурак! — стукнул себя по лбу Правдин. —Ѵоіla, ром
буль-буль-буль и лемонд, отур, никаких сомнений...
Вдруг он поперхнулся.
— Шутки в сторону, я напился до чертиков. Раньше не
верил, я вот напился...
Правдин заморгал, протер глаза. Нет! — опять: прямо
на него мчалась фантастическая огромная глыба, черная,
чугунная живая буря! Визжали женщины, бежали, задирая
юбки в воду, черпая туфельками ил; лопотали французы.
Писатель растерянно вынул записную книжку... Ррр-ах!
Французский буфет перевернулся, зазвенел, чудовище исчезло, а дальше, чудилось, неистово скакал негр, размахивая руками, потом — с десяток свистящих фараонов и долговязый человек в белых брюках, крахмальном воротничке, круглых очках и без пиджака.
Петя Правдин подполз к берегу, мочил голову и бормотал, стуча зубами:
— Вот напились до чертиков, вот напились...
Шеломин не пил. Надя, как нарочно, все время болтала с этим пустышкой, Александровым. Шеломин не думал,
что везде в мире — в джунглях, трущобах и дворцах, каждая
самка дразнит своего самца. Он стоял на крайнем плоском
камне у воды и смотрел, не видя, на сплюснутый оранжевый диск. Ему хотелось сильнее, сильнее, до крайнего предела расширять грудь, сжать рукой сердце, поднять высоко, чтобы всюду разбрызгалась его сладкая боль. Надо было действия, безумия, борьбы — сейчас, немедленно!..
Урамбо был беспокойно неподвижен. Когда горизонт
залива закрыл солнце, вокруг затолпились, закричали люди.
Прыгали по крыше его клетки. И, вдруг, расступились, —
13

страшная сила рванула и понесла его, раскачивая, вверх,
на сумеречный свет. Урамбо стоял неподвижно. Только его
маленькие глаза краснели и внимательно вглядывались за
решетку. До сих пор там, за ее железными крестами, были
одни и те же мертвые груды грузов, змеиные клубки канатов и тьма. И, внезапно, мелькнула зеленая земля, — сияющая лента воды, голубое небо. Урамбо вспомнил. Его великая мука, застывшая, как вал, на мертвой точке, вдруг
сдвинулась, стала горячей, тяжелое тело легким. Урамбо шагнул вперед, цепь натянулась... так один раз он запнулся за
цепкую лиану в дебрях. Ременный обруч заскрипел и оборвался. Слон поднялся, положил гигантские передние ступни на решетку и, уже совсем радостно, в захлестнувшем
порыве, бросился вперед. Клетка разлетелась без боли.
Урамбо осторожно отбросил подвернувшегося грузчика
с бочонком сельдей и, подняв хобот, помчался навстречу
влажному ветру...
Шеломину, как Урамбо, хотелось бега, задыхания, освобождения. Он любил --">