Виталий Забирко - Жил-был кудесник

каждый миг бытия любой житель её страны. Не в утешении и поддержке нуждалась Государыня — этим она сама одаривала всех. А хотела Государыня знать, что задумал Кудесник. Чувствовала она его присутствие, но в мысли проникнуть не могла. И от неизвестности и неопределённости будущего страны сердце Государыни болело.

— Ладно уж, идите, — отпустила она Тенку и Жилбыла. — Тебя работа ждёт, Летописец. Будь аккуратен.

И она стала отдаляться, скользя над ступенями без единого движения. Лишь пелерина чуть колыхалась от слабого ветра.

Летописец поклонился удаляющейся Государыне и начал подниматься вслед за ней по лестнице. Но, странное дело, вершина холма, до которой быстро и легко добралась Государыня, к Летописцу не приближалась. По левую сторону лестницы за ажурными перилами проплывали вниз деревья и кустарник, а по правую струилось волнами колышущегося ковыля горизонтальное поле. Наконец слева, среди берёз и елей, показалась белоснежная мраморная беседка с медной, покрытой тёмно-зелёной патиной, крышей. Здесь склон холма был крутой, и беседка, заглублённая в холм, почти срасталась крышей со склоном.

Жилбыл остановился у калитки в ажурных перилах напротив беседки и посмотрел вверх. Государыня уже сидела на троне на вершине холма под половиной арки, обрезанной как раз посередине над шрамом спёкшейся земли. Трон был установлен правым боком к лестнице, и застывший профиль Государыни чётко выделялся на фоне кристально-голубого неба.

— Будь аккуратен, — вновь донеслись с вершины холма последние слова Государыни.

Жилбыл кивнул, открыл калитку и вошёл в беседку. В беседке было прохладно, уютно и светло, несмотря на то, что её правую сторону закрывал почти вертикальный склон холма, весь в переплетении корней росших выше берёз. Перед этой нерукотворной стеной стоял стол, а за ним, упираясь спинкой в корни, — стул. Здесь было рабочее место Летописца.

— Наконец-то, — донёсся откуда-то из-за корней дребезжащий недовольный возглас.

Корни над столом раздвинулись, на пол беседки посыпались сухие комочки земли, и из открывшейся в склоне холма тёмной норы выбрался волосатый семиногий Лет. Он поставил на стол чернильницу, налил в неё из бутыли чернила, воткнул перо и положил на столешницу стопку чистых листов. Делал всё это Лет одновременно, благо руконог у него хватало.

— Сколько живу, но такого безалаберного и необязательного Летописца вижу впервые… — ворчал он.

— Здравствуй, Лет! — нарочито громко сказал Жилбыл.

— Я-то здравствую, — сварливо отозвался Лет, — а вот ты, судя по тому, что опаздываешь, вряд ли…

— Да что это мне за наказание! — насмешливо возмутился Летописец. Дома мальцы ворчат, здесь — ты. Так и я скоро начну.

— Нас Государыня задержала, — вступилась за Жилбыла Тенка.

— А ты вообще молчи, — огрызнулся Лет. — Тебе здесь находиться не положено.

Он посмотрел на Тенку большими, безвекими, и потому казавшимися добрыми, жёлтыми глазами и неожиданно смущенно шмыгнул огромным, как груша, носом. Лет и на самом деле был добрым и ворчал больше от старости.

— Ладно уж, оставайся, только не мешай, — разрешил он и легко для своего вековечного возраста вскарабкался по колонне под крышу беседки.

— А ты садись и работай! — задребезжал он оттуда Летописцу, устроившись на перекрестье балок.

— Слушаюсь и повинуюсь! — съёрничал Жилбыл и сел за стол.

Отсюда, с этого места беседки, открывался вид на всю Светлую Страну. А заглянув в Волшебную Линзу, подвешенную на шнурах между мраморными колоннами, можно было приблизить любой уголок страны и рассмотреть его во всех деталях.

— Ну, так что тебе сегодня показать? — нетерпеливо заёрзал под крышей Лет, подёргивая за шнуры Линзу.

— Пока ничего. Пока я опишу то, что было утром, — сказал Летописец.

Он обмакнул перо в чернила и начал писать:

«Лишь зарделась заря над лугом, как жужинья Тенка выбралась из гамака, натянутого под лопухом, и зябко расправила прозрачные крылья…»

Пронзительный среди ночи телефонный звонок вырвал меня из Светлой Страны. Перепуганная кошка стрелой слетела с книжной полки и дала дёру на кухню за холодильник. Боялась она резких звуков, моего повышенного голоса и гостей. А за холодильником у неё было укромное место, где она отсиживалась, выслушивая нотации по поводу изодранных обоев, или дожидаясь ухода моих друзей.

Я бросил взгляд на часы. Половина третьего ночи. --">