Геннадий Самойлович Гор - Лес на станции Детство

утраченным детством, чтобы увидеть край, который уже, наверно, давно забыл меня». Женщина писала свою жалобу в книге не спеша, тщательно обдумывая каждое слово. И это отразилось на настроении кассирши, которая вдруг сердито закрыла свое окошечко и куда-то отлучилась. Я стоял и ждал, пока она вернется, а за мной уже стала расти очередь таких же отпускников, как я, желающих провести свой летний отпуск в районе своего давно минувшего детства. — Куда она ушла? — спросил меня веселого вида человек с черными усиками, как у Чарли Чаплина. Эти усики и придавали ему фатовато-легкомысленный вид, усики да еще спортивная фуражка с длинным козырьком. — Не знаю, — ответил я. — Может быть, для того, чтобы принести сюда месяц и отдать гражданке, пишущей жалобу. Она возвратила билет и требует обратно свое время. — Ну а как кассирша доставит этот месяц? — сказал человек с черными усиками. — Его уже приплюсовали к вечности. А вечность сюда не доставишь. — Как знать, — возразил я. — Да и имеем ли мы представление о вечности? Вечность — это абстракция. — Я с вами решительно не согласен, — сказал человек с усиками. — Вечность — это банк, чисто финансовое учреждение. И не спорьте. Я сам работаю в банке счетоводом. — А что вы подсчитываете, уж не дни ли? — Дни. Недели. Месяцы. Годы. Я знаю, что такое время. — Этого не знал даже знаменитый философ Иммануил Кант. — Кант не знал. А я знаю. И он действительно знал то, чего не знал и о чем не догадывался Кант. В этом я вскоре убедился. И странно, что этот очень довольный собой фатоватый гражданин в спортивной фуражке оказался догадливее Канта. Мы встретились с ним в купе. Впрочем, я зря забегаю вперед, не сказав ничего о поезде, который стоял на запасном пути. Старенький поезд, почти времен гражданской войны. И с кондуктором тоже старым — старым и занятым старомодным делом: он подогревал большой медный самовар. Самовар выглядел, как и полагается выглядеть самовару в вагоне, где неизвестно почему все испытывают жажду. От него пахло сосновыми шишками, уютным дымком и необыкновенным благополучием, как за семейным столом. Только самовар мог превратить незнакомых друг с другом пассажиров в семью. Никакой его электрический соперник не в состоянии был этого сделать. Все уже попивали чаек, помешивая ложечкой кусковой сахар в стакане. Только фатоватый человек с черными усиками, явно заимствованными у знаменитого киноактера, не принимал участия в чаепитии. — Почему вы не пьете? Отличный, доложу вам, чаек, — сказал я фатоватому человеку. — Извините, — ответил он, — ничего не пью и не ем. Соблюдаю диету. — И давно соблюдаете? — Давненько. Должность такая. Не располагает к еде и питью. — А что у вас за должность, если не секрет? — Я контролер. — А что вы контролируете? — Ну, если на то пошло, — махнул он рукой, — скажу. Время я контролирую. — Чье? — Ну хотя бы ваше. Кто как его расходует. С пользой, без пользы. — Социолог вы, что ли? — Как вам сказать? Отчасти да. Отчасти нет. Я бог. — Вы произнесли очень странное слово, — сказал я. — Может, я ослышался? — Нет, вы не ослышались. Я действительно бог. Но не всевышний. А бог районного масштаба. — Концы с концами не сходятся. Вы же мне перед кассой в очереди сказали, что работаете счетоводом в банке. — Банк — это метафорическое выражение. Там не деньги, а время хранится. А бог я скромный, незаметный. Вполне современный. В профсоюз аккуратно членские взносы плачу. И хожу на лекции. Очень люблю, когда меня просвещают. Ни одной лекции не пропускаю. И от общественной работы не уклоняюсь. С утра до вечера занят. — Чем? — Делаю добро людям. Вот и сейчас сел в вагон, чтобы помочь вам добраться до станции Детство. — А разве без вашей помощи не доберемся? Он уклонился от ответа. Из скромности, наверно, уклонился. Да и побоялся задеть наше самолюбие. Кому хочется признаться, что он нуждается в няне. Люди на Луну без всякой няни отправляются. А тут, чтобы добраться до железнодорожной станции Детство, нужна помощь какого-то фатоватого человека с усиками, лежащего на верхней полке и читающего журнал «Наука и религия». Мне очень хотелось задать соседу по полке какой-нибудь хотя бы самый незначительный вопрос, но я долго не решался, изредка бросая взгляды в сторону пассажира с черными усиками, погруженного в глубокое молчание, в неслышный диалог с невидимыми и отсутствующими авторами статей, опубликованных в журнале «Наука и религия». Наконец, я не выдержал и намекнул, чтобы --">