Максим Михайлович Тихомиров - Некуда бежать

Гордин зажмурился в ожидании возвращения ночи. Однако изнанка век светилась багровой краснотой — луч не уходил. Он приоткрыл глаза — едва-едва, чтобы не ослепнуть, и увидел.

С ослепительно сияющего неба свесились три каната, концы легли наземь, свернувшись змеями. По канатам скользнули тени. Оказавшись на земле, пришедшая с небес троица заслоном встала шагах в десяти от Гордина, отрезая его от летного поля. Невидимый в ослепительном сиянии прожекторов, в небе над переулком тяжко ухал воздушными винтами зависший на одном месте цеппелин.

— Гордин, стойте! — голос был властен. Ему хотелось подчиниться, подчиниться безоговорочно — и только теперь Гордин понял, насколько же он устал.

— Не подходите! — крикнул он в ответ, чувствуя, как неубедительно звучит его собственный голос. Широкоплечие фигуры двинулись ему навстречу, демонстрируя свое отношение к его словам. Из глубины переулка раздался топот солдатских сапог. Сапог было много.

— Не подходите! — снова крикнул Гордин. Он присел у стены пакгауза, чувствуя себя вошью на фарфоровом блюде. Руки предательски дрожали, пальцы никак не могли справиться с замком саквояжа. Гордин выхватил из кармана пальто револьвер и наставил его на сошедшую с небес троицу. Ствол ощутимо плясал в его руке, и те не сбавили шага, приближаясь уверенно и неторопливо.

Замок наконец подался, и Гордин, не сдержав вздоха облегчения, запустил свободную руку внутрь. Его трясло. Дьявол, сколько же еще замков! Один за другим они начали поддаваться с тихими щелчками. На ощупь он откинул крышку прибора и почувствовал под кончиками пальцев острия пирамидок, обращенные к центру сферической камеры. Одна, две, три… Дюжина. Порядок. Верный Турс не подвел, а проверить раньше не случилось времени.

— Не делайте глупостей, Александр Ильич, — тот же голос, но уже на шаг ближе. Его обладатель, держась чуть впереди своих подчиненных, протянул руку ладонью вверх. — Отдайте револьвер. Не отягчайте свою судьбу.

В ответ Гордин выстрелил.

Выстрелил, не целясь, и пуля рикошетом от стены ушла в ослепленную прожекторами ночь. Троица даже не вздрогнула, но приостановилась.

— Ай-ай, Александр Ильич, — укоризненно качнул головой главный. — Вы же ученый, а ведете себя, как бандит с большой дороги, право. Саботаж, побег, теперь вот еще и стрельба… И как после всего этого вы хотите, чтобы Родина с вами поступила?

Неважно. Неважно. Все это теперь неважно. Он нужен, иначе бы убили без разговоров. Он важен. На это и весь расчет, и надежда, что стрелять станут с оглядкой — как и стреляли уже по ногам, да в здоровую и не попали вовсе, а ведь запросто могли бы и в спину пальнуть, вместо того, чтобы решетить ни в чем не повинный моноциклет — но приказа, выходит, такого не было… И нет до сих пор, иначе к чему все эти разговоры?

Гордин выстрелил еще раз — для острастки. Правая рука наконец отыскала в кармане латунный цилиндрик винтовочного патрона. Самодельная зажигалка сразу вспыхнула, стоило лишь крутануть колесико большим пальцем. Свет живого огня сразу потерялся в ослепительном сиянии искусственного дня. Гордин сунул руку в саквояж и, не глядя, повел зажигалкой по кругу, чувствуя, как пирамидки отзываются на касание пламени волнами жара.

— Что там у вас, Гордин? — ему почудилось беспокойство в голосе главного. — Бомба? Фу, Александр Ильич! Право, вы же интеллигентный человек! К чему подобная грубость?

Гордин захлопнул крышку прибора, отсекая волну мгновенно разгоревшегося жара. Руку все равно обжег, подумал он, волосы точно сгорели… Микрометрический винт, так… Готово.

Он поднялся на ноги и отбросил револьвер. Тот звонко ударился о брусчатку и отлетел под ноги канцеляристам.

— Ну вот, другое дело, — беспокойство сменилось было облегчением, но голос почти сразу снова обрел ту же уверенность, что и прежде, и теперь его интонации были деловыми. — А теперь положите на землю саквояж и повернитесь лицом к ближайшей стене.

Топот сапог приблизился, словно рывком, и с десяток солдат в серых шинелях с матерчатыми звездами на серых же шлемах вывернули из-за угла, надежно закупорив переулок и с другого конца. Винтовки с примкнутыми штыками нацелились на Гордина. Солдаты явно мешали друг другу в тесноте каменной щели. Дыхание облачками пара вырывалось из распахнутых ртов.

— Ну же!

Нетерпение, о как. И раздражительность проскользнула. Ну --">