Вячеслав Михайлович Рыбаков , Константин Сергеевич Лопушанский - На исходе ночи

оператор лихорадочно щелкает тумблерами пульта. Зажигаются и гаснут какие-то сигналы. — Нет, не реагирует. Включаю дублирование.

Ларсен встает, подходит к большому металлическому шкафу, отпирает его. Там, в гнездах стеллажей, бесчисленные видеокассеты.

— Где кассеты за семнадцатое число?

Оператор неохотно встает, достает из шкафа несколько кассет.

— Это бесполезно, — пожимает он плечами.

Ларсен возвращается к своему пульту, вставляет кассету, переключает монитор на воспроизведение.

На экране та же местность, только в день катастрофы, через несколько минут после взрыва. Ив темноты резко высвечивается высокое здание. Стекла, одновременно лопнув, начинают медленно осыпаться. В черных провалах оконных рам мелькают лица людей.

Над горизонтом возвышается атомный гриб.

В полном беззвучии рушатся дома, снесенные порывом огненного ветра, скручиваются линия электропередач, груды кирпича и бетона взлетают, словно сухие листья…

Второй оператор достает из ящика стола флягу, бросает первому, шепотом говорит:

— Крепкие нервы у старика.

— Теперь у всех крепкие нервы. — Первый делает глоток.

Ларсен сидит неподвижно, смотрит на экран, где все еще мечутся в огне люди.

— Ларсен, хотите выпить?

Тот не отвечает. Взгляд его прикован к экрану. Ларсен видит, как вдоль горящих развалин идет мальчик лет восьми, обугленная одежда на нем свисает клочьями. Он идет, не глядя под ноги, как это делают слепые, вытянув вперед руку и ощупывая ею все вокруг. Спотыкается, падает, встает и идет снова…

Ларсен останавливает кассету, возвращает изображение мальчика, пытаясь рассмотреть его лицо. Но лица не видно.

Ларсен судорожно вытирает капельки пота со лба, спина выгибается, он готов головой уйти в экран.

— Центральная, — говорит первый оператор, подобравшись, — заклинило движок третьего перископа. Двенадцатый сектор не просматривается. Срочно вызовите ремонтников! — Он откидывается в кресле. — Что за черт!.. Все в старт-блоке.

— Спешат, — цедит сквозь зубы второй.

— Ты что об этом слышал?

Второй оператор молчит.

— Ладно, — первый кивает в сторону Ларсена. — При нем можно…

Ларсен выключает аппарат, вынимает кассету.

— Не видно? — спрашивает второй оператор.

Ларсен отрицательно качает головой. Встает, секунду стоит неподвижно, затем идет к двери.

— Если меня будут спрашивать, я в госпитале.

Ларсен идет по бесконечному туннелю. Горящие вполнакала лампы вздрагивают, мигая. Ларсен на ходу бросает в рот таблетку, трет левую сторону груди. В туннеле полутемно, слышен далекий гул механизмов, чмоканье компрессоров, под потолком змеятся провода, кабели, трубы. Коридоры разбегаются в разные стороны, как в лабиринте…

…Ярко освещенная комната, типичный врачебный кабинет. Ларсен сидит на кушетке, ждет. Входит санитар — глаза воспаленные, лицо заросло щетиной. Подходит к столу, роется среди лежащих в беспорядке бумаг, ампул, пробирок. Доктор в расстегнутом, развевающемся от стремительных движений халате вылетает в приемную, на ходу крича:

— Где я возьму ему морфии? Везите в палату! — Он сдирает перчатки, бросает их на пол, подходит к Ларсену: — К черту! Ни одной операции больше. Что ты хочешь? Эрика здесь нет!

— Ты мог его не узнать.

— Я?!

— Он мог обгореть. Ты же не отец. Пусти меня в детское отделение.

— Ларсен, туда даже пьяные санитары стараются не ходить. Это же!.. — Он трясет руками, и вдруг послеоперационное возбуждение в нем гаснет. Он садится, сгорбившись, курит. Ларсен стоит перед ним. — Не проси.

— Он там. Он без сознания.

— Не сходи с ума!

— Я чувствую, он там, а ты меня не пускаешь.

— Там не осталось ни одного ребенка его возраста.

Доктор молча придвигает к себе журнал, листает, вчитывается в записи, что-то подсчитывает на микрокалькуляторе. Ларсен стоит посреди комнаты.

— Там нет Эрика. — Доктор наконец поднимает на Ларсена глаза.

— Значит, он остался снаружи… Наверно, он покрутился вокруг, а когда схлынуло первое пламя, пошел к музею —

--">