Владимир Валерьевич Покровский - Танцы мужчин

люблю лето, с детства во мне живет лентяй, который терпеть не может, выходя на улицу из дому, возиться с верхней одеждой.

Мальбейер, грандкапитан скафов, был бледненький, скудный на красоту человечек с чахоточно белой кожей и прищуренными глазами. Однако спокойствия, присущего щуплым людям, в нем не было, а было что-то вкрадчиво-напряженное, потно-кадыкастое, сильное и угловатое. Во всех его движениях проскальзывала фальшь, но фальшь не подлая, а наоборот - очень искренняя. Казалось, он совершенно не умеет вести себя, но признаваться в этом не хочет и старается скрыть свое неумение.

Когда Мальбейер оставался один, он преображался: его движения приобретали не то чтобы стремительность - торопливость, он всполошенным тараканом начинал носиться по кабинету, обтекая многочисленные стулья и огромный Т-образный стол, заваленный многомесячными слоями никому не нужных бумаг. Тогда он передвигался скачками, чуть боком, по-крабьи, на бегу что-то хватая и перекладывая; как чертик, возникал почти одновременно в самых неожиданных местах кабинета - тот давно превратился в основное место его обитания, пропитался его запахами, наполнился его одеждой, посудой и электроникой. Он и спал-то почти всегда здесь. Свой дом на окраине Сантареса Мальбейер не любил и посещал весьма редко: хоть и предпочитал он оставаться один, полное одиночество его угнетало.

Сейчас Мальбейер стоял у окна и вглядывался в изломанный горизонт.

- Скоро солнце, - сказал он громко. И повторил шепотом: - Скоро солнце.

В Управлении стояла тишина, только в одном из дальних коридоров хлопали двери. Мальбейера уже второй месяц мучила бессонница, и перед каждым рассветом он слышал это хлопанье. Он долго пытался сообразить, что оно означает, а с неделю назад он не выдержал и решил посмотреть. В коридорах было темно, приходилось идти на ощупь. Наконец, в отделе медэкспертиз грандкапитан увидел дежурного - бодрого круглого скафа-пенсионера с огромными усами и палкой в руке. Скаф застыл, держась за дверь, вид у него был спокойный и вопрошающий. Секунд десять они молчали, потом Мальбейер вежливо кашлянул и ушел. И сразу хлопнула дверь.

По дороге назад Мальбейер заблудился, и это было очень удивительно для него - человека, который знал здание чуть ли не лучше самого архитектора.

Сейчас, вспомнив эту сцену, он через нос фальшиво расхохотался и, качая головой, прошептал:

- Просто комедия!

Но тут же по сложной ассоциации мысли его приняли новое направление. Он резко отвернулся от окна, вгляделся в голубеющие сумерки кабинета и ринулся к столу. Загрохотало кресло, пронзительно взвизгнул выдвигаемый ящик. Мальбейер синим мешком склонился над ним, ожесточенно работая локтями.

- Надо, надо еще раз. Ну-ка?

Мальбейер включил магнитофон. Как и всякий уважающий себя (а главное, мнение о себе) сантаресец, он имел личностный, т.е. настроенный на хозяина интеллектор, которому мог бы просто заявить о своем желании, однако магнитофон предпочитал включать сам. Во всем мире не было вещи, которую он любил бы так, как эту красивую матовую игрушку. Магнитофон его всегда содержался в идеальном порядке, кассеты расставлены по гнездам и аккуратно надписаны. Редкий каллиграф, Мальбейер гордился своим почерком и не терпел печатных надписей. По натуре он был кропотливейшим из педантов, но именно кропотливость мешала ему проявлять педантизм во всем - на все просто не хватало времени. Он считал, что гораздо лучше не убирать совсем, чем убирать кое-как, и поэтому кабинет его всегда был ужас как захламлен.

- ...(вытянув шею, равномерно моргая белесыми ресницами) мой магнитофон. Как мягки, как податливы твои грани! Я не нападаю, я нежно приближаюсь к тебе. Деликатное, легчайшее нажатие пальца на ребристую поверхность чуть пружинящей кнопки, неслышный, едва осязаемый щелчок - и все вдруг преображается! Мгновение - и затемняется окно, сумрак уступает место тьме. Еще мгновение - и тьма рассеивается, трансформируется в призрачный, почти лунный свет. Э, куда там лунному! Таинственными и непрочитанными кажутся кипы книг, ставший сиреневым подоконник превращается в край света - мы одни. Шуршащая крупяная мгла окутывает меня. На стене желто горят четыре экрана. Все предугадано, как нельзя нигде предугадать в жизни. Ты один, кто не обманет меня.

Прислушайся, я возлагаю на тебя пальцы, я приказываю тебе, - ты беспрекословно и точно последуешь моей воле.

Мой друг, мой друг, мне нужен тот --">