Андрей Алексеевич Кокоулин - Прынцик

уже двадцать пять лет? Зачем дышу, топчу асфальт, ем, реву, радуюсь? Может быть, как раз затем, чтобы рядом был человек…

Галка всхлипнула.

Просто был человек, которого можно подержать за руку.

Она стиснула пальцами правой левую. Сначала до неприятного ощущения, потом до боли, тонкой, острой, когда ногти зажали кожу. Слезы потекли, обжигая уголки глаз и туманя комнатные предметы. Плыву-у-у.

А если человека нет?

Никого нет вокруг… "Колибри", кажется, пели. Никого. Пустота. Вокруг люди, люди, люди, но они как статисты в постановке моей жизни, все мимо, обиняками, бегущие или стоящие фигуры, говорящие головы. Кто они мне? Никто. Никто из них не возьмет меня за руку. Я и не хочу, чтобы кто-нибудь из них…

Я не чувствую, что они настоящие.

Может быть, конечно, я неправильно чувствую. Я допускаю. Но, господи, как мне плохо, плохо мне, некому пожалеть, никого нет… вокруг…

Галка подтянула ноги к животу.

Кровать качнуло, матрас вдруг пророс травой, совсем рядом фыркнул конь. Нет, всхрапнул даже.

Галка обернулась.

Над знакомой полянкой летели листья — медного цвета лодочки с волнистыми краями. Бледное небо пенилось серыми облаками. Вдалеке посверкивала гроза.

Принца не было.

Хоть бы записку оставил, тоскливо подумалось Галке. Она обошла вокруг лысеющего дуба, нашла в траве старую подкову.

А кто храпел тогда? Или это гром?

От шагов, казалось, весь пейзаж потрескивает, подергивается, словно неважно прикрепленный задник, и того и гляди повалится, вздымая нарисованную пыль.

Ненастоящее.

Плюшевые холмики. Картонный пенек. На оборотной стороне устилающих землю листьев было написано: "Шен Де", "Лариса Дмитриевна", "мадам Сердюк".

От того, что и сюда прокрался обман, Галке сделалось так обидно, что она, запрокинув голову, зажмурилась и остановила сердце.

В темноте неподвижный комочек сердца, подождав, испуганно трепыхнулся, подавился секундами и вдруг застрочил, затарабанил, рассылая сигналы жизни — ды-ды-ды-ды.

Галка выдохнула.

Ну, хоть сердце не фальшивое. Стучит само по себе. Хоть командуй им, хоть не командуй — стучит. Значит, и она тоже — не фальшивая.

Но принц?

Утром Неземович прислал за ней автомобиль — блестящий, красный, только что из мойки "лэндровер" в "шашечках".

— Как это понимать?

В узкой гримерке раздраженному Шарыгину пришлось урезать жестикуляцию из опаски что-нибудь задеть. Поэтому движения его рук выходили короткие и незавершенные. Даже смешные. На старте объяснений он уже въехал локтем в зеркало. Хорошо, не разбил.

— Что случилось, Галочка? Что?

— Ничего, — сказала Галка.

Лицо Шарыгина выразило бурю эмоций.

Оно было разработанным, натренированным, и с легкостью показало Галке замешательство, обиду, обманутые ожидания и почти натуральное отчаяние.

Еще бы глаза тушью подвести.

— Ничего? — Голос Шарыгина поднялся на тон выше, рискуя дать петуха. — А там, на сцене — что было там?

Что было?

Галка могла бы ответить. Был прогон "Бесприданницы". Действие первое. Вожеватов, Кнуров, Гаврило. Лариса Дмитриевна в третьем и четвертом явлениях.

И она не выпадала, нет, она дышала ролью ("Я сейчас все за Волгу смотрела: как там хорошо, на той стороне!"), Карандышев-Песков ел ее глазами, с запинкой проговаривая собственные реплики, но чувствовалось, все ждут, с замиранием ждут какого-то события, и Неземович, застывший в кресле второго ряда черным гвоздем с серебристой насечкой, напряженно тянет к сцене ожидающее лицо, сатанински блестят очечки…

— Галка!

Шарыгин тряхнул ее, вцепившись в плечи крепкими пальцами. Он покраснел, что-то настоящее, не притворное проявилось в гримасе. Лоб под пыльной лампочкой светильника покрылся глазурью пота.

— Неужели ты ничего не понимаешь?!

— Я плохо играла? — спросила Галка.

— Хорошо! — наклонился Шарыгин. — Хорошо! Ты играла хорошо. Ты была органична. Но где? Черт возьми, где то, что было вчера?! Куда? Эта пыль… Китай…

Галка поморщилась — от губ летели капельки слюны.

— Тебе показалось.

— Мне? — Шарыгин, запрокинув голову, выдал "Ха-ха-ха!". — А остальным? Им тоже? — Он яростно посмотрел на Галку. — Им всем казалось одно и тоже. Сы-чу-ань! Вот что им казалось! Да так, что Костоглотов наш, Михаил Михайлович, до сих пор убежден в несуществующих декорациях. Визуализация, говорит, три-дэ. И ищет. Аппаратуру! А наш достославный режиссер периодически шпарит на --">