Андрей Алексеевич Кокоулин - Будем жить

на конечности.

"Муравей", несмотря на свою восьмилапость, стоит нетвердо.

Да, это проблема. Надо как-то ограничить…

Я плохо соображаю, но, прихватив листы, начинаю кое-как выполнять приоритеты.

Оператор, обращается ко мне система.

Да.

Оператор, нефункциональный массив распознан как угроза. Запускаю принудительную процедуру очистки.

Нет.

Команда невыполнима.

Нет.

Процедура очистки займет восемнадцать минут по стандартному времени.

Нет, сволочь! — кричу я. Только дотронься до меня! Я — оператор. Нефункциональный массив — это оператор.

Система бездушна и глупа.

Оператор — снаружи, сообщает она мне. Нефункциональный массив — вирус.

Прекратить процедуру.

Команда невыполнима. Угроза функционирования.

Как ни странно, это все же не мешает мне, добравшись до медотсека, нанести разметку будущего тамбура. А вот согнуть лист…

Система, тороплюсь я. Это оператор. Нефункциональный массив поместить в карантин.

Команда невыполнима. Причина: объем массива.

Был бы я человек, скрипнул бы зубами. Злость моя, наверное, занимает еще какое-то пространство.

Что делать?

Убить себя? Добровольно и с песней? Или я управлюсь напрямую? Нет, не смогу. Да и кто мне, нефункциональному массиву, даст?

Я стою с листом в манипуляторе. Вздохнуть бы.

Система, очистить до начального объема массива. Оставить командный канал.

Оператор, команда невыполнима. Причина: объем.

Система, очистить до объема, позволяющего оптимально функционировать мультиботу, поддерживать объем процедурами мониторинга и очистки.

Выполняю.

Это не смерть, думаю я. Это не смерть. Это лишь беспамятство.

Процедура очистки запущена.

Заткнись-нись-нись…

Эхо гуляет во мне, заглядывая в полости, обвивая трубки, шины и приводы, щекоча покрытие, искря и пропадая в задних лапах.

Мгновение меня вовсе нет.

Это похоже на черный сон, в котором сознание бродит неведимым и невесомым, а касания его бесплотны, неуловимы, легче пуха.

Через минуту одиннадцать я воскресаю ущербным.

Мысли мои появляются и тут же пропадают, убиваемые бездушным автоматом. Я думаю: Карпинский мертв, Фукуока мертв, Хэдли…

Это мысли старые, безопасные. И бессмертные.

Карпинский мертв… Я тоже, замерзшее красное пятно на вертикали — мое. Что-то еще вертится, вертится…

Я не знаю, как меня зовут. Я помню не свое: Рылов. Это осталось, но у меня не получается связать с ним что-либо. Я, наверное, пытаюсь связать, только новые мысли трагически не успевают додуматься.

Карпинский мертв…

У меня есть сенсорные каналы, и я смотрю, как освобожденный от меня "Муравей" споро гнет титанопласт. Вот прикладывает его, сверяясь с контуром, вот начинает приваривать сначала над овалом люка, а затем — по обе его стороны, спускаясь к палубе.

Ни одной мысли.

Зачем это? Почему это? Тесно.

Ощущение тесноты вводит меня в какое-то тупое, растительное состояние. И думаю я одно и тоже, по кругу перекатывая в объеме фамилии и ничего не значащие слова: нейротехник, дети, лед, манипулятор, криостазис.

Все медленнее и медленнее. Карпинс…

Свет все так же мигает, а чернота космоса заглядывает в пробоину. На стык листа ложится герметик, разогреваясь, пенится, застывает неряшливыми потеками.

Я почти засыпаю.

Мне видятся смутные образы: люди и кляксы, волна, набегающая на берег, металлический блеск поручня. Ничему я не могу дать определение.

Тамбур стынет темно-серой аркой. Гнутые, вчерновую ошлифованные углы взблескивают во вспыхивающем свете и, кажется, гаснут с опозданием.

Герметик запенен по обводам, а сверху свисает шапкой.

"Эй, как дела? — стучит Рылов в стену. — Добрался до двигательного?"

Прыжок, почти вспоминаю я. Прыжок! Двигательный отсек.

"Проводятся аварийно-спасательные работы, — отбивает Рылову "Муравей". — Сохраняйте спокойствие".

"Бессонов, это ты?" — спрашивает Рылов.

Но мультибот больше не отвечает.

Он оставляет тамбур и лезет в контейнер за скафандрами и кислородными картриджами. По пути обходит два трупа, а от створки контейнера отлепляет третьего. Я вижу, как ломаются пальцы, намертво прихватившие предохранительную скобу.

Скафандр белый, с блистерными вставками, а картриджи оранжевые.

Когда мы идем обратно, я замечаю короткий всполох, облизавший края пробоины. Я что-то думаю, что-то думаю, Карпинский ме…

"Муравей" вплавляет магнит над --">