Вячеслав Алексеевич Назаров - Игра для смертных

сталестеклом. Но ветер - твой, и если до конца выжать педаль, - он станет ураганом, от которого путаются мысли...

Отель "Твоя звезда" сначала был похож на молочно-белое пятно в тумане. Потом пятно распалось на отдельные созвездия. Созвездия росли и занимали горизонт. И даже вблизи, когда стало видно, что светят не звезды, а ксеноновые фонари,-даже вблизи не появилось разочарование, которое постоянно преследовало Тэдди на Земле.

- Вашей жизни угрожает опасность...

"Форд" затормозил, чуть не клюнув носом впереди стоящую машину. Тэдди помедлил с минуту, потом вышел, небрежно хлопнув дверцей.

Вокруг никого не было. На стене гостиницы пульсирующим неоном переливалась звезда. Длинные ее лучи, чуть загнутые вверх, упирались в небо.

"Падучая звезда"... Так всегда называл ее Свэн.

Эх, Свэн... .

- Вашей жизни угрожает опасность!-в последний раз пискнул за спиной механический голос, и Тэдди, толкнув прозрачную плоскость двери, очутился в баре.

Ему пришлось сделать еще один шаг, потому что дверь, развернувшись на оси, толкнула его сзади.

Здесь, на Земле, все было по-другому...

Бармен, похожий на глыбу белого мрамора, дремал в углу. Гость нарушил его сон. Бармен недовольно приоткрыл один глаз, но через мгновение неожиданно легко вскочил на ноги.

- Заморыш? Ну и ну! Что-то давненько дядюшка Клаус не видел твоей сентиментальной образины. Виски?

Тэдди кивнул, усаживаясь на высокий стул. Здесь все было по-старому и плотные жалюзи на окнах, и разноцветные столики, придававшие залу вид шахматной доски, и букет высохших цветов рядом с винной батареей, и сам дядюшка

Клаус - по-прежнему подвижный и благодушно рокочущий.

Заморыш... У Клауса даже это прозвище звучало ласково. Тэдди действительно не походил на античного бога. Маленький, худой, сутулый, он стоял тогда самым последним в шеренге претендентов. Начальник училища, обходя новичков, удивленно вскинул брови:

- А это что за заморыш?

Но когда с центрифуги сняли последнего претендента, потерявшего сознание, а Тэдди еще продолжал крутиться, и когда стрелка перегрузок подползла к двадцати "ж", бравому майору пришлось удивиться еще больше:

- Вот это заморыш!

Кличка прилипла настолько крепко, что Тэдди сам стал забывать свою фамилию. Он не обижался, когда в иллюминаторе третьей лунной базы, где он лежал, истерзанный и измятый после очередного звездного рейса, на зеленом диске Земли проступали два гигантских слова: "Браво, Заморыш!" Ему льстили огромные заголовки газет: "Тэдди Заморыш снова показал, на что способен американец!", "Тэдди Заморыш - наша национальная гордость!".

Он даже забыл поклониться, когда сам президент, под объективами сотен телекамер, торжественно обратился к нему: "Вы-настоящий герой, Эдвард Стоун"-он просто не сразу понял, что речь идет о нем.

Но потом пришли иные времена, и прозвище приобрело обидный смысл. И теперь, когда какой-нибудь пухлощекий юнец с нашивками орет по микрофону на весь космодром:

"Трави, Заморыш!", у Тэдди начинает подергиваться веко...

И только здесь, у Клауса, все по-старому.

Впрочем, не все. Столов стало меньше, из лопнувших жалюзи торчат полиэтиленовые нити, когда-то черные кудри дядюшки Клауса-посерели. А рядом со стойкой появилось нечто новое: огромная звездная диорама в полстены, черная, с едва заметным фиолетовым оттенком пустыня пространства и робкие пунктиры знакомых созвездий...

Игрушечная Вселенная расплылась. Впереди снова горел желтый глаз пульсара НП-0532, и снова летел в неизвестность "Икар", и никто еще не подозревал о пресловутой "канаве времени". И все - из-за вынужденной посадки на КС-5225, рядом с которой, вспученная пульсаром, громоздилась эта самая непонятная "канава". А потом... Это было страшно, когда в восемнадцати отсеках царило разное время: в отсеке Цао прошло двести лет, пока у Тэдди часы отбили 28 минут 4 секунды.

Но самое страшное, пожалуй, было, когда в пилотский отсек вошла-или вползла?-Нэнни... Впрочем, разве это была Нэнни? Высохшее, седое - нет, скорей не седое, а зеленое-существо, которое спросило его, тягуче шамкая:

- Ты еще жив, Тэдди? Я пришла... проститься...

Кажется, он даже не заплакал тогда. Он отупело смотрел на биобраслет, впившийся в желтую пергаментную кожу умирающей: "Нэнни Стоун, 130 лет"... Счетчики работали безукоризненно.

А что было потом? Спасли наркотики, десятки, сотни голубоватых пилюль. Он смеялся, когда выполз из люка оплавленного "Икара" на причальную площадку --">