Артур Чарльз Кларк - Дефенестрация Эрминтруды Инч

Артур Кларк Дефенестрация Эрминтруды Инч

Я сейчас я должен выполнить краткую, но печальную обязанность. Одной из многочисленных тайн, окружавших Гарри Парвиса – а он столь охотно делился с нами любой иной информацией, – было наличие или отсутствие миссис Парвис. Да, обручального кольца он не носил, но в наши дни это мало что значит. Почти столь же мало, – и это скажет вам любой владелец гостиницы, – как и обратное.

Во многих своих повествованиях Гарри проявлял откровенную враждебность по отношению к тем, кого один мой польский друг, чье владение английским сильно уступает его галантности, всегда называл дамами женского пола. И воистину любопытным оказалось совпадение, что самая последняя история, которую рассказал нам Гарри, сперва указала, а затем и убедительно доказала его брачный статус.

Не знаю, кто произнес в нашей компании слово «дефенестрация», ведь оно, в конце концов, не является часто употребляемым абстрактным существительным. Наверное, один из подозрительно эрудированных молодых завсегдатаев «Белого оленя»; некоторые из них только-только выпорхнули из колледжа и, щеголяя подобными словечками, заставляют нас, ветеранов, ощущать себя неоперившимися юными невеждами. Но от слова, означающего на юридическом новоязе «выбрасывание из окна», разговор вполне естественно перешел на само деяние. Не доводилось ли кому из присутствующих испытывать дефенестрацию? Может, кому-либо такие личности известны?

– Да, – сказал Гарри. – Это произошло с одной моей знакомой, весьма болтливой дамой. Ее звали Эрминтруда, и она была замужем за Осбертом Инчем, звукооператором с Би-Би-Си.

Все свое рабочее время Осберт слушал, как говорят другие, а почти все свободное – как говорит Эрминтруда. К сожалению, он не мог поворотом ручки выключить ее, поэтому ему очень редко удавалось вставить слово в монологи жены.

Есть такие женщины, которые искренне не подозревают о том, что непрерывно говорят, и очень удивляются, когда их обвиняют в монополизации разговора. Эрминтруда начинала говорить, едва открыв глаза, повышала громкость, чтобы слышать себя на фоне восьмичасового выпуска новостей, и продолжала в том же духе, пока Осберт с облегчением не уходил на работу. Два года такой жизни едва не свели его с ума, но однажды утром, когда жену одолел затянувшийся ларингит, он выразил энергичный протест ее вокальной монополии.

К его полному изумлению, она категорически отказалась принять его обвинения. Эрминтруде просто-напросто казалось, что, когда она начинает говорить, время останавливается – зато, если говорит другой, ее охватывает чрезвычайное беспокойство. И, едва обретя голос, заявила Осберту, как несправедливо высказывать ей столь необоснованные обвинения, причем спор этот грозил привести к очень серьезным последствиям – если только с Эрминтрудой вообще можно хоть как-то спорить.

Ее слова привели Осберта в отчаяние и полное расстройство чувств. Но он был человеком изобретательным, и ему пришло в голову, что он сможет привести неопровержимое доказательство того, что Эрминтруда произносит сотню слов в ответ на каждый звук, который ему удается издать. Я уже упоминал, что он работал звукооператором, и в его комнате было полно усилителей, колонок, магнитофонов и прочей свойственной его профессии электроники (некоторые достались ему в подарок от ни о чем не подозревающей Би-Би-Си).

Он принялся за дело и быстро собрал некий приборчик, который можно назвать селективным счетчиком слов. Если вы что-то смыслите в звуковой технике, то поймете, что можно сделать при помощи подходящих фильтров и схем деления – а если нет, то поверьте мне на слово. По сути, его приборчик делал вот что: микрофон улавливал каждое произнесенное в квартире Инчей слово, более низкий голос Осберта проходил по одной электронной цепочке и регистрировался счетчиком, обозначенным «он», а высокий женский голос Эрминтруды шел в другом направлении и попадал на счетчик с пометкой «она».

Через час после включения счет был следующим:

ОН 23

ОНА 2530

По мере того как на счетчике мелькали цифры, Эрминтруда все дольше и дольше задумывалась и одновременно все дольше и дольше молчала. Осберт, с другой стороны, упиваясь кружащим голову вином победы (хотя для любого другого оно показалось бы чашечкой утреннего кофе или чая), использовал полученное преимущество и стал весьма --">