Михаил Тихонович Емцев - Бог после шести

долгие годы работы на шинном заводе кожа начальника впитала немалую толику сажи и загрубела.

Когда Вениамин Максимович гневался, лицо его наливалось кровью, и он выразительно багровел. В гневе Бородатое был криклив. По всему, Виктору никак не избежать неприятнейшего разговора с Вениамином Максимовичем. “Конечно, — рассуждал юноша, — можно на все его поучения махнуть рукой, но ведь Бородатое приятель отца”…

От этой мысли настроение у Виктора еще ухудшилось.

А ветер на проспекте стал злее, неистовее. За спиной Виктора выросла плотная, холодная стена, на которую можно было уверенно опереться. Расклешенные внизу брюки обвивались вокруг ног и оглушительно, стартовыми пистолетами хлопали в воздухе. Длинные мокрые волосы били по щекам, лезли в глаза.

Конечно, и отца перетерпеть можно. Родитель зазовет к себе, усадит и, постукивая черенком трубки по колену, с большим удивлением станет разглядывать сына. Молчать будет долго, укоризненно, будто с намеком каким-то. Непривычный человек от такой игры в молчанку может растеряться, раздражаться начнет. Но не таков он, Виктор. Стариковы штучки ему ведомы и досконально изучены. Сын тоже помолчит и, возможно, начнет ухмыляться, разглядывая седые прокуренные усы отца. Знает Виктор: ухмылочка сработает и старик разозлится.

Из-под знаменитых усов двинется на Виктора армия одинаковых слов. Ах, как скучно вы, папа, излагаете! И все слышанное-переслышанное, бесконечно знакомое. Будет там упоминание и о возрасте, и о чести семьи, но наибольший упор отец, ясное дело, сосредоточит на логике. “Твое поведение нелогично, — скажет он, — а потому глупо”. Самое противное, что нотация продолжится очень долго. Долго. И не нужна она ему, Виктору. Он уже с двенадцати лет совершенно точно знал, что, в каких случаях скажет отец. Но ведь к разговору с отцом подключится мать! Мать!

Мать не кричала, подобно Вениамину Максимовичу, не воспитывала, как отец. Она страдала молча. Виктор представил, как мать отойдет к кухонному окну, поджав губы, и молча застынет у чисто вымытого стекла, за которым маячит знакомый, обклеенный зеленой фанерой балкон. По опустившимся плечам сын поймет, каково у нее на душе. Он как-то заметил: “Очень у тебя выразительная спина, мама. Ты спиной действуешь на мою психику лучше любой нотации”. — “Да ну тебя!” — сказала мать и заплакала.

От таких мыслей настроение Виктора совсем ухудшилось, и ему захотелось сейчас же что-то сделать, но что? “Возле метро есть пивная”, — подумал он, но тут же помотал головой. Нет, туда он сегодня не пойдет. Это еще сильнее бы огорчило мать.

На душе стало гадко, совсем гадко.

И добро бы, за дело мучился. А то так, пустяки и одни недоразумения. Ну, меняет человек работу. Что такого? Дело житейское. Ищет себя или, может, мечту отдаленную имеет. Неважно. Законы позволяют, и вообще… Так нет — ахи, охи, укоризненные взгляды. Почему, да как же так, объясни, пожалуйста, что не нравится, чего хочешь, и пошло, и поехало!..

Тьфу! Виктор в сердцах состроил гримасу встречному гражданину. Тот никак не отозвался, похоже, совсем не заметил Виктора. По проспекту бежали озабоченные, не замечавшие друг друга люди.

Если б только он сам понимал, чего хочет. В его теле буйствовала молодая яростная кровь. Молоточки неукротимых желаний стучали в мозгу и сердце. Он мог многое, ему казалось — почти все. Работать, учиться, уйти в спорт или, может быть, научиться играть на гитаре…

Рядом что-то произошло. Неподалеку остановился мокрый, тяжелый троллейбус. Возле дверей тотчас же образовались темные вихри человеческих фигур. От одного из них отделилась высокая, ломаная тень и скользнула на мостовую. Невесть откуда взявшаяся “Волгах”-такси дико визгнула тормозами. Автоматическим, отработанным в армии броском Виктор рванулся вперед и дернул человека на себя. “Волга” прошла вправо, царапая и больно толкая. Они упали, но тут же вскочили. Машина подняла фонтан грязного снега у кромки тротуара, развернулась и торопливо уходила в неразличимую даль проспекта.

— Будь ты проклят, анафема!

Пушечный голос рядом рявкнул, перекрыв все звуки: шуршание машин, завывание моторов и вой ветра. Виктор отпрянул, разглядывая спасенного им человека. Гигантский рот с одинокими желтыми клыками. Во рту гневно шлепал шершавый язык, над низким морщинистым лбом протуберанцем вздыбился клок черных волос. Широкие черные брови срастались в багровом шраме на --">