Юлия Григорьевна Рубинштейн - Честная игра

было сколько, чтоб тебя?

Лена не могла слышать, как сыпались – тик, тик – на приёмный комп-пульт один за другим вызовы с трибуны. Трудно дышать, мушки перед глазами, сердце. Нужен робомедик.

Котельников вызывал своего командира.

– Я «одиннадцатый», «одиннадцатый»… Иду на двух «же», не тороплюсь пока. Впереди по курсу фигура в перьях. Декоративное сооружение?

Никаких фигур в перьях не предусматривалось. Щукин прекрасно это знал. Щёлк-щёлк связью. Ну-ка, телеметрию состояния спасателя, скафандр даёт основные параметры. Да, что-то очень и очень не так. Пульс просел до пятидесяти, а должен слегка частить, парень держит два «же». Сам катер? Телеметрия основных физических полей ничего необычного не давала.

– ТИШ задействуй, «одиннадцатый», ищи объект!

– Я «Надёжа», Монько, астропат Мухачёв нуждается в помощи! – вновь раздался в щукинских наушниках голос Лены. Опытное ухо спасателя отфиксировало: голос неровный, хриплый, будто сквозь слабость или страх.

– Медицинской или видит посторонних? – уточнил Щукин.

– Сердце… дрршрщ… а-ёт, – прошуршало неразборчиво. Пора было действовать.

Лена действовала вопреки уставу. Устав запрещал снимать прозрачную стенку между астропатом и регистратором. Но глаза Серёжи Мухачёва были навыкате, кровенели. Руки и грудь под прозрачным костюмом опутала верёвочная сетка вен. Аптечка есть, всемер в ней есть. Температура, давление, водно-солевой обмен, сердечный ритм – всё взбесилось. Говорить Серёжа уже не мог, только шептал бескровными, сухими губами: «рядом… рядом…». Лена вколола гибернин. Придавить на время жизненные процессы – так у организма больше шансов дотерпеть до помощи. Никогда не приходилось этого делать, да ещё когда у самой плывут чёрно-зелёные круги перед глазами. Старалась глубоко дышать, унимая дрожь. Становилось едва ли не хуже.

Хватило пороху ещё только заметить: пульс у них с Серёжей бьётся строго синхронно. И нашлись силы наговорить самой вместо астропата запись о самочувствии. Пусть машинка сообщит, если люди отрубаются. К лешему устав.

Как лязгнуло, зашуршало по обшивке поста слежения – уже не слышала сквозь грохот крови в ушах, не пробивал взор белой пелены перед глазами.

– «Граница», я трэтий, – когда Сыртанов весь был в работе, проскальзывал акцент, – снял обоих, астропат нэ дышит, Таргимхоев остался, иду назад максимална!

Было ясно: на максимальной скорости. Щукин переключился снова на Жору, но «одиннадцатый» молчал. Телеметрия при этом шла. Видимо, решил Щукин, спасатель устанавливает связь с терпящими бедствие по ТИШу. Приёмный комп-пульт переключил на медотсек. Вызовы сыпались уже не только от болельщиков, но и от персонала «Запланетной» и «Нептуна-Пасс».

Гонка набирала ритм, появлялась интрига. Икс-спейсовец продолжал лидировать, первый номер толкался корпусами с девятым. Девятый пытался отбросить первого на канаты, пользуясь боксёрской терминологией. Касание гиперполевой трубы отъедает энергию, скорость первого, теснимого к прозрачной лиловатой ограде, наглядно проседала от каждого прижатия. Однако в наборе скорости после её потери маленькая, вёрткая шлюпка явно превосходила длинный драккар. Двух преследователей от икс-спейсовца отделяла уже немалая дистанция – и всё увеличивалась, хотя все трое продолжали держать около пяти «же». До трибуны оставалось ещё несколько десятков астрономических единиц. Остальные отстали, казалось, непоправимо.

Чэн вдвоём с репортёром висели в «тарелке» над трибуной. Репортёр вещал:

– Номер девять, Хагеруп, резко сбрасывает скорость, это расчёт на то, что первый номер врежется и изменит направление, будет отброшен на ограждение трассы… нет, Юра не так прост, вильнул, молодец, огибает! Пятый по-прежнему впереди, а позади мы видим… О-о, одиннадцатый ещё замедляет ход, возможно, он собирается покинуть… сойти с дистанции…

Жора, пилот-одиннадцать, почти не видел происходящего впереди – перед взором летали точки и чёрточки, пестрели птичьи перья, сливаясь в исполинский клювастый силуэт с хохолком на голове. Как на плакатах – «Добро пожаловать, Зеркальные\Welcome\Bienvenida» и прочее. Силуэт прозрачно дрожал в направлении финиша, и от этой дрожи противно тормозило за рёбрами, оставляя пустоту слабости. Пустота заполнялась белёсым звоном, и оставалось полагаться на приборы.

ТИШ… Наставление вспоминалось туго, тоже как сквозь белёсую плёнку. Зрение почти отказало. На ощупь. --">