Михаил Николаевич Кисличкин - Солдат поневоле

направлении центра, быстро миновав знакомые Илье места и вырулив на широкий проспект, где водитель еще немного прибавил газу. Вдоль дороги потянулась серая полоса шумозащитного экрана с вялой растительностью перед ним, и замаячили по сторонам типичные московские многоэтажки — лужковки, настроенные во множестве еще при легендарном мэре.

Потом машина свернула в какую-то улицу, потом сделала еще один поворот, и тогда до Ильи дошло, куда они направляются. Место это было хорошо знакомо не только, как говорится, «москвичам и гостям столицы», слава о нем шла по всей стране. Целью их путешествия было двадцатиэтажное здание центрального офиса Комитета полезности в бывшем Холодильном переулке, у станции метро «Тульская». Так оно и оказалось. Автомобиль остановился у бокового подъезда, и улыбчивый лейтенант открыл дверцу.

— Товарищ лейтенант, в чем дело? — с заискивающей, самому себе противной улыбкой спросил Илья. Может, тут ошибка?

— Не волнуйся, все нормально, — переходя вдруг на «ты» сказал лейтенант и взял Илью за руку. Сержант тем временем близко подошел сзади и слегка подтолкнул парня вперед.

— Проходи.

Они миновали дежурного на входе без всяких формальностей, и тут же их встретил какой-то комитетский сержант, пожилой, с электронными наручниками в руках.

— Руки протяни, — сказал он Илье.

Тот оглянулся на своих конвоиров и понял, что спорить бесполезно.

— У меня сумка, там кошелек и студенческий, — начал было Илья…

— Я возьму. — Сержант принял сумку. — Не боись, у нас не пропадет.

Наручники защелкнулись на запястьях.

Собственно, чего-то подобного Илья ожидал. Даже нет, не ожидал, конечно, но, во всяком случае, удивился не слишком сильно. Ходили слухи по общежитию и уже довольно давно, может, около года. После лекций, собираясь попить пивка в сквере, или вечером, когда в их с Андреем небольшую комнату на пятом этаже приходили гости, студенты, приняв на грудь, в интимной фазе разговора, когда уже все кажутся друзьями, бывало, оглядывались и тихо говорили: «Слышь, а в РГИСе парня забрали. Да вроде не отличник — хрен его знает, вроде обычный пацан. Васю помнишь? Ну, за Людкой ухаживал, небритый такой блондин. Все анекдоты травил. Не помнишь? Ну был такой. Короче, его и взяли. На улице, говорят, подошли из Комитета, ксиву под нос и вперед. Да, в деканате сказали потом, что его за долги выгнали и он уехал. Да, а Людка потом сказала, что он ей откуда-то звонил, точно не помню. Долги? Да не было у него никаких долгов, знаю я его, всегда все вовремя сдавал, нормально учился. Осторожно надо, не поймешь, что сейчас делается, в комитете совсем обурели».

Однако ничего конкретного, кроме разговоров и какого-то предчувствия, не было. Из ближайшего окружения Ильи никто не пропадал, а слухи — слухи они всегда ходили. И всегда студенты кого-то боялись: то милицию, то военкомат, и больше всего, конечно, сессию. Тем более что в народе к комитету полезности было в общем скорее нейтрально-положительное отношение. Комитетчиков, конечно, не любили, но уважали. За всегда опрятный и трезвый вид, за то, что уже через несколько месяцев после того, как на улицах городов России стали появляться молодые ребята в темно-синих плащах и высоких серых фуражках, с этих улиц быстро исчезли бомжи, попрошайки и цыгане, и даже грязи, казалось, на улицах стало меньше. За то, что теперь к вечно пьяному соседу — дебоширу, терроризировавшему весь подъезд, приходил не затюканный жизнью участковый, выписывающий бесполезные квитанции на штрафы, а красивый и подтянутый сотрудник комитета полезности и ласково так интересовался: «А как у вас, уважаемый, обстоят дела с полезностью нашему российскому обществу? Где вы работаете, на что пьете?» И сосед клялся, что он уже почти не пьет и уже завтра устроится на работу. И действительно, устраивался на работу и пил меньше. Или исчезал вместе с зашедшим к нему вечерком патрулем комитета. Нет, что вы, никаких сталинских лагерей, не тридцать седьмой год. Сначала принудительное лечение, потом отработка долга обществу, там, куда Родина пошлет. Родина обычно посылала на ударную стройку рыть двухсоткилометровое подземное кольцо второго гравитационного космодрома, или в Сибирь на нефтедобычу, или еще куда-нибудь. Никаких лагерей и вышек, это добро берегли только для тех, кто упорствует и не желает трудиться по предписанию комитета. И только после решения специального суда комитета полезности --">