Павел Сергеевич Почикаев - Игра на повышение

храбрится, Рансхофен уже предвкушал скорую гибель Офакима. А пока он решил пропустить, никогда не бывает лишним посмотреть новую карту.

На графе Штауффенберге Рансхофене первый круг торгов исчерпал себя, потому как Джабар Ромуло больше не принимал участия в игре. В тот момент, когда Рансхофен ударил костяшками по дереву, Ромуло вздохнул последний раз, затем выкашлял весь воздух из лёгких и повалился вперёд. Грудью он ударился об стол, а потом завалился в правую сторону и сполз со стула прямо на бетонный пол. Карты его, лежащие на самом краю, каким-то чудесным образом остались на прежнем месте.

К тому момент было разыграно уже четырнадцать городов, поэтому смерть одного человека не произвела особого эффекта. Один только Грабис резко подался в сторону и густо сплюнул, благо он сегодня так и не успел как следует поесть. Рансхофен придирчиво скосил глаза на повалившийся труп, извлёк из кармана платочек и вытер уголок рта. Подобное поведение он считал недопустимым, но предпочёл не обозначать своих претензий.

Гершель старался не смотреть в правую сторону, его лицо заметно побледнело.

– Что ж, думаю, нам придётся продолжить эту партию вдвоём, если у вас не возникнет возражений. Сеньор Ромуло очень скоропостижно покинул нас, думаю будет несправедливым удалять его долю банка. Предлагаю отдать его города на усмотрение победителя. Вы что-нибудь имеете против? – Рансхофен очень внимательно всмотрелся в застывшее лицо Натана.

Тот отрицательно покачал головой.

К тому времени Грабис успел убрать рукавом пиджака свисающие до пола слюни и мог продолжить выполнение своих обязанностей.

Очередной картой оказалась бубновая семёрка, и выражение, промелькнувшее на лице диктатора, подсказало Гершелю, что его расчёт оказался верным. Как и в предыдущий раз Натан пропустил ход, предоставив торг на усмотрение Рансхофена.

В один бесконечно напряжённый момент Гершелю показалось, что сейчас диктатор пойдёт на повышение, станет выкладывать новые города, но этого не случилось. Рансхофен нервно смотрел в собственные карты, мизинцем щекотал ноздрю и теребил уголок одной карты. Маятник его решения раскачивался, и Гершель наблюдал, что тот клонится в сторону пропуска.

Так Рансхофен и сделал, ему незачем было повышать ставку, потому как собственное положение внезапно показалось ему очень хлипким, четвёртая карта не принесла ничего хорошего, а сосредоточенный и направленный на него взор Гершеля говорил, что Президент что-то затевает, что у него есть какое-то тайное средство, за счёт которого он перетянет к себе победу. Рансхофен не мог этого допустить. Он не мог проиграть последний раунд, до сих пор он лишился только одного города и не планировать увеличивать потери. Однако, всё должна была решить пятая карта.

Сам того не осознавая, Грабис должен был выступить в роли руки судьбы. Ситуация достигла точки бифуркации, и именно ему предстояло определить, как сложатся события после переломного момента.

Из-под его трясущейся, влажной ладони на стол легка пиковая дама. А всё, произошедшее потом, показалось ему чередой нелепых кадров, врезавшихся в память на всю жизнь.

Как только пятая карта заняла положенное место, Гершель ясно и отчётливо объявил:

– Поднимаю! – На лице Рансхофена появилось несвойственное ему выражение, как будто великий диктатор испугался. – Поднимаю и ставлю Хадеру!

Тут пришёл черёд удивляться и Грабису, наблюдая за тем, как багровеет лицо Рансхофена, он чувствовал, что объём комнаты стремительно уменьшается, как стены начинают выдавливать из него воздух, потому как Хадера была столицей и самым многочисленным городом. Население четырёх стран поперхнулось, военные советники Гершеля повскакивали с мест и вцепились пальцами в волосы! Что они только что услышали? Президент поставил Столицу?

В самом деле существовали планы эвакуации под дурацкими названиями "Дорога", "Тропа" и "Шоссе", но ни в одном из них не указывалась столица. О ней даже не намекали, потому что её неприкосновенность считалась абсолютной! И кто лучше Президента должен был осознавать это?!

– Я ставлю Хадеру. – Повторил Гершель, подтверждая собственное безумие. – И жду от вас не менее щедрого жеста, граф Рансхофен.

Резкая смена охотника и жертвы всегда выбивает из колеи. Ещё больший удар его гордости нанесла вдруг показавшаяся манерность Гершеля. На его земле! Его словами! Его окунали в грязь под пристальным взором --">