Ольга Николаевна Ларионова - Утеряно в будущем

— он был перегружен.

— Это будет симбо, — приговаривал Мик, принимая от него бутылки и тарелочки с различной снедью, по большей части Шуре незнакомою, — это будет коломыньская, чтобы симбо разбавлять…

— Зачем разбавлять симбо? — спросил Шура у Селеви.

— Невероятная убойная сила, — заявил Мик. — Две трети коломыньской, одна треть симбо, перец и джис — получается «сафари», дикая штука, не для новичков. Но ты не бойся, тебе «колибри» будет — старое доброе пойло.

Шура сдержался.

— Ты уж не спорь, — сказал Селеви, — раз пошел, так уж теперь не спорь.

— А я и не спорю. — Шура выбрал себе маленькую коротконогую рюмку. — Я буду пить коньяк.

— Не пойдет, — сказал Мик, — не заказано.

— Коньяку, пожалуйста, — сказал Шура официанту.

— Он не принимает на слух, — заметил Селеви, — не снабжен фоном.

— Странно, — Шура критически оглядел официанта, — и вообще не мешало бы сделать его человекоподобным.

— Зачем? — сухо спросил Мик. — Антропоиды слишком дороги — это же уникальные киберы, без печатных схем. Их используют только на внеземных станциях.

— Не в том дело, — сказал Селеви, — не в цене дело. Просто антропоиды так точно имитируют людей, что неизбежно будешь забывать, что человекоподобный официант — это только кибер, и каждый раз будет подниматься раздражение: на что человек свою жизнь тратит.

— Вам здорово не хватает людей?

— А вам хватало?

Шура посмотрел на официанта и промолчал.

— Топай, — сказал Мик и нажал какую-то кнопку. Кибер плавно обогнул столик и исчез в нише.

Шура проводил его взглядом и, все еще глядя в сторону, как бы между прочим спросил:

— А ты когда-нибудь имел дело с человекоподобными?

— Нет, — сказал Селеви, — не приходилось. А что?

— Ничего. У тебя в лаборатории столько киберов…

— Вот антропоидов нет.

— Послушай, Селеви, а ты мог бы работать один, только киберы — и ты?

Селеви посмотрел на Мика, и они хорошо улыбнулись друг другу.

— Нет, — сказал Селеви, — откровенно говоря — нет. Работать в одиночку — это какой-то героизм. Или патология. Я бы просто не смог. Мне живой человек нужен.

— Понятно, — кивнул Шура.

— Что понятно?

— Дети мои, — вмешался Мик, — уймитесь. Все ясно. За добрый старый коллективизм.

Шура бережно поднял рюмку:

— Не осрамиться бы, — засмеялся он. — Все-таки…

Мик и Селеви тоже засмеялись.

— Мы можем не смотреть, — сказал Селеви.

— Черта с два, — возразил Мик, — упустить такое зрелище — первый глоток после трехвекового перерыва! Так ведь?

— Что-то вроде того, — согласился Шура.

— Счет потерял? — тихо спросил Селеви, и голос его дрогнул.

— Почему же, — сказал Шура, — можно прикинуть: три года — в школе космонавтов, четыре — в академии, да два — предварительных полетов… Дальше считать по-вашему?

— Валяй по-нашему, — сказал Мик.

— Значит, пока я летел, у вас тут прошло двести семьдесят три года.

Наступила пауза, как это было всегда в тех случаях, когда ему приходилось вспоминать о том, сколько он провел в Полете.

— Нечего чикаться, округляй до трех веков, — посоветовал Мик.

— Уже округлил, — спокойно сказал Шура.

— Еще полтора на Плате, — напомнил Селеви.

Вот об этом напоминать не стоило.

— Выпьем, — быстро сказал Шура. Он пил, а они смотрели на него и улыбались.

Шура поставил рюмку.

— Порядок, — сказал Мик. — Теперь закуси.

Шура потянулся за хлебом.

— Знаешь, чего я больше всего боялся, когда меня у вас в первый раз посадили за стол? — спросил он, обращаясь к Селеви. — Я испугался, что у вас не будет настоящего хлеба. Я ведь свой выращивал из обезвоженных концентратов, у меня совсем мало осталось.

Мик взял с тарелки кусок хлеба, отломил корочку:

— Ну и как? Может, хочешь взять на качественный анализ?

— Балда, — сказал Шура, — положи на место. Настоящий он.

— Сам балда. Даже при тщательном анализе невозможно…

— Хлеб и вино настоящие, — повторил Шура. — Ты не веришь? — спросил он у Селеви.

Селеви выпятил нижнюю губу, с сомнением покрутил головой:

— Ну, Шура, откуда же ты…

— Пол черный. Столик черный. Тарелки белые. Вино и хлеб настоящие. Откуда? Просто знаю, и все тут. Это как…

Шура запнулся. Уже давно надо было остановиться, потому что все это снова было о том, с чем он раз и навсегда решил примириться.

— Ну, а коломыньская? — не унимался Селеви. — --">