Святослав Владимирович Логинов - Третья линия

Святослав Логинов Третья линия

— Тревога! Тревога! К оружию! — крик протяжный и уныло неубедительный, тем не менее, не позволяющий отвернуться и уснуть, забыв о нём, не обратив на дурной вопль внимания.

Зимней, да и осенней ночью в городе тихо. Случайная машина просверлит фарами темноту, уличные фонари не светят, а словно разливают по асфальту застывший холодец. Подвыпившие компании предпочитают веселиться в тепле. Осенью и зимой криков со двора не услышишь, разве что всерьёз припёрло кричащего. Раз в жизни Виктор Аркадьевич слышал орёж, прорезавший морозный воздух: «Женщины! — отчаянно неслось со двора, — вы тут спите, а моя Валя рожает!»

Такое бывает редко и никто на такой крик наряд полиции не вызовет.

А вот летом и майской весной со двора такое доносится, что хоть уши ватой закладывай.

Виктор Аркадьевич поднялся с жаркой постели, вышел на балкон. Одинокая субтильная фигура выплясывала посреди двора, взывая к спящим. Вроде бы не пацан, но и до взрослого парня не дотягивает… сплошное недоразумение, что есть сил, будило город: «Тревога! К оружию граждане!»

Как такой дурик поднимет город на борьбу неясно кого с непонятно чем?

Смутный отблеск осветил на мгновение двор и пропал бесследно. Три часа ночи, какая может быть тревога?

Виктор Аркадьевич наклонился всматриваясь. Так и есть, патрульная машина прибыла утихомиривать хулигана. Теперь до утра во дворе будут порядок и спокойствие.

— Тревога! Вставайте!

Двое патрульных ухватили крикуна под мышки, поволокли к выезду. Ноги безвольно чертили след по асфальту.

Хлопнула дверца, мигнул свет фар, заурчал мотор и пала тишина.

Ну, вот, теперь можно лежать, наслаждаясь покоем.

Виктор Аркадьевич вернулся в постель, улёгся, через минуту с отвращением скинул жаркое одеяло. Нет, так спать невозможно. Жара изводит окончательно.

Угораздило оруна перебудить жителей среди ночи. Теперь мучайся. Пойти, что ли, душ принять? Или на улицу прогуляться…

Виктор Аркадьевич щёлкнул резинкой пижамных штанов, поправил курточку, из которой выпирал волосатый животик, сунул ноги в домашние тапочки, опустил связку ключей в карман пижамы и вышел на лестницу.

Пижама, вроде бы считается приличным костюмом, но днём в ней по улице не походишь. Ночью — тоже, но кто тебя выследит в три часа пополуночи? Гуляй на здоровье.

Двор залит почти дневным светом. Вот-вот встанет солнце, уже отметившее отблесками высотки. И куда ни глянешь, нигде ни единой души. Только на детской площадке что-то виднеется, такое неожиданное, что зрение отказывает, не позволяя понять, что там вырисовывается.

Подошёл ближе. Девочка лет трёх сидит в песочнице и сосредоточено лепит куличики. Целые ряды изготовленных куличей выстроились, словно танковая колонна и стремятся вырваться за пределы песочницы. Сразу видно, девочка трудится давно и занята серьёзно.

— Что ты тут делаешь? Тебе спать пора!

Девчушка подняла взгляд, кивнула, соглашаясь.

— Хорошо. Хоть один доброволец, но есть. Идём.

Какой доброволец? Толстый дядька в пижаме и мягких тапочках! И ребёнок, наверняка голодный, которому спать пора, а не в добровольцев играть.

— Ты где живёшь?

— Там.

Кивнула на соседнюю парадную.

Это хотя бы что-то. Виктор Аркадьевич взял девчушку за руку, радуясь, как послушно та поднялась. Никаких формочек и совочков у девочки не было; просто она отряхнула ладошки и пошла.

Парадная пятиэтажного дома без лифта. Поднимаешься, словно к себе домой, никакой разницы со своей лестницей не увидишь. В углу лестничной площадки примостилась табуретка, и на ней сидит старуха. Спит или просто зажмурилась, словно кот в засаде?

— Маньяк! — проскрипел старушечий голос. — Куда ребёнка потащил? Давай его сюда и убирайся прочь!

— Не отдавай меня ей, — пискнула девочка.

— Это твоя бабушка?

— Это ничья бабушка. Она тут караулит.

Виктор Аркадьевич наклонился, поднял ребёнка на руки. Почему-то он ни на секунду не усомнился в происходящем. Принято верить взрослому, а не младенцу, но не среди же ночи на городской лестнице. Если ребёнка зашвырнуло туда в такое время, значит, тому были причины.

— Маньяк! — старуха протянула руки с длинными пальцами, напоминавшими переваренные сосиски. — Отдай дитя, маньяк!

Подъезд соседний с тем, в каком жил Виктор Аркадьевич, и, значит, должен быть точно таким же, но почему-то после третьего --">