Иар Эльтеррус - Огонь и ветер

скверно.

Впрочем, в октябре у Рыжего других причин не бывает.

Он прислушался.

– Скажи ещё раз…

– Бедный ты мой… солнышко… бедный мой мальчик…

– Я не знал… я даже не думал… Бертик, малыш, я даже не думал… господи, только бы с тобой хотя бы пока обошлось… Я не могу терять больше… я ведь Ита тогда не понимал… теперь вот понял. Маленькая моя, не бросай нас, не уходи!..

– Солнышко, я уж как могу. Постараюсь… если бы от меня зависело… Родной, давай ты мне поможешь немножко? Мне с вами надо поговорить… со всеми…

– Нет…

Лампочка в коридоре давно перегорела, но в зеркале он всё равно отлично видел – себя. Испитое лицо, кое-как собранные в хвост давно не мытые и нечёсаные волосы, седых и чёрных примерно поровну; на левом виске – очень некрасивый, но уже побелевший и сгладившийся от времени шрам, и много мелких параллельных друг другу шрамов, где только можно – снятие метаморфозных форм «в полевых условиях» даром не прошло. Сейчас видна только «сеточка» на шее, остальное – под рубашкой.

От одного вида этой рубашки тошнит. От запаха тоже. Сколько он её не снимал? Неделю? Или уже больше?

Да, дружок, ты отлично справился, надо признать.

Дорога к итогу оказалась короче, чем ты думал, верно?

– Ит, кошку покорми! – крикнул с кухни Ри. – Она оборалась уже!..

– Сейчас, – отозвался он.

Кажется, это называется – опуститься? Ну да. Именно так это и называется. Мы опустились. Или, может, нас – опустили?

Впрочем, какая разница.

* * *

Фишка стояла у холодильника, трогала лапой дверь и мяукала – тихо, хрипло, но почти не переставая. Ри сидел на расшатанном стуле, подвязанном шпагатом, и меланхолично щипал струны. Петь он уже не пытался, понял, что ничего не выйдет. На столе перед ним был полный раздрай: две переполненные пепельницы (как же воняют… и как лень выбрасывать), открытые недоеденные консервы – килька в томате, шпроты; заветренные косо порезанные огурцы и сало, которое пахло так, что с души воротило ещё хуже, чем от бычков. Хлебные крошки, мутные рюмки, грязные вилки и тарелки органично дополняли пейзаж и замечательно в него вписывались. Не хватало, пожалуй, только, чтобы кто-то наблевал в углу. Для полноты картины. Натюрморт, мать его. Как же тошно.

Ит открыл холодильник, вытащил кастрюлю – да, на одну кормёжку рыбы хватит, и, кажется, в морозилке есть ещё. Надо сварить, пусть будет.

Фишка присела рядом со своим блюдечком (единственный чистый предмет на кухне, не иначе как Скрипач вымыл) и, тихонько урча, приступила к трапезе. Ит погладил её по спинке, выпрямился. Потянулся. Глянул на Ри.

– Ну и рожа у тебя, – со смешком констатировал он.

– Твоя будто лучше.

– Лучше. Мне хотя бы глаз не подбили в этой очереди.

– Если бы мне глаз не подбили, мы бы ничего не взяли, – Ри сунул гитару куда-то в угол, подцепил кусок сала, отправил в рот. – Будешь?

– А то.

– Рыжий?..

– Пока нет, у Берты сидит.

– Понял…

Выпили, не чокаясь. Водка была явно палёная, тёплая, но это уже давно не имело значения. Ит украдкой рассматривал Ри – да, и ему отражение, наверное, не соврёт. Лицо ничуть не лучше, чем у самого Ита, волосы тоже… разве что седина, пожалуй, выглядит пристойней. Точнее, будет выглядеть, если Ри удосужится хотя бы помыться.

Только вот на хрен ему это надо.

А бланш под глазом, надо сказать, очень эстетичный получился. Боевая рана. Медаль за доблесть.

Твою. Мать.

– Ит, ты съездишь со мной? – спросил Ри, глядя на друга поверх рюмки.

– Да, – кивнул тот. – Но ненадолго, сам понимаешь. На пару дней съезжу.

– Хорошо, – откликнулся Ри. – Тяжело в это время… одному.

– Знаю, – Ит кивнул. – Мне тоже.

– Всем тоже, – покивал Ри. – Прибрать там надо будет. Покрасить решётку, помыть… Слушай, а какие цветы, ты говорил, можно осенью сажать?

– Я завтра смотаюсь на рынок, там как раз бабки торгуют. Может, лилии куплю какие-нибудь. И ещё можно… у нас хоста большая разрослась, я её на две поделил и рассадил, а мелкие отростки пока что сзади, за камнем прикопал. Вот их заберём в Питер. Хорошо растут. А можно совместить. Давай перед дорогой метнёмся вместе на Белорусскую, рынок там рядом. Может, успеем…

– Хоста – это которая с большими листьями?

– Ага, – Ит зевнул. – Она цветёт ещё. Небольшие фиолетовые цветы такие. Немножко похоже на гицеру.

В кухню вошёл Скрипач, придвинул к столу табуретку. --">