Михаил Анатольевич Лысенко (Vanvincle) - Три цветка апокалипсиса

неприязненный взгляд проходившего мимо Старшего охотника Рума.

– Пека, – прошептал Карагаш, открывая воспаленные веки. Он вдруг встрепенулся и схватил мальчика за руку с такой силой, что тот еле удержался, чтобы не начать вырываться. Но шепот Карагаша, такой забытый и такой знакомый уже заструился из его уст, завораживая и заставляя ловить каждое слово.

– Беги отсюда. Беги отсюда сегодня же мой мальчик. Я хотел их предупредить, но они не достойны и пусть будет, как будет. Они хотят детей, которых я увел, – Карагаш то ли закашлялся, то ли рассмеялся: – Они их получат. Они все это заслужили. Все, но не ты.

– Я много искал там, – он кивнул в сторону горной гряды: – Там много плохих мест. И много очень плохих. Но есть и хорошие. Их мало, но у них есть шанс. Там можно жить… Даже не так – только там и нужно жить, если хочешь жить человеком.

– Вот посмотри, – он кивнул на слегка надорванный нагрудный карман того, что раньше было курткой. Повинуясь его взгляду, Пека вытащил оттуда какие-то давно засохшие листья и небольшие фиолетовые лепестки.

– Это фиалки, – воровато оглядываясь, сказал Карагаш: – Запомни это название. ФИАЛКИ. Если ты услышишь это название, значит ты близко к цели. Если ты их увидишь, то значит – ты совсем рядом.

Он говорил так быстро, что снова закашлялся, вытирая плечом кровь, стекающую по губам.

– Путь туда не близкий. Сначала солнце в зените пусть греет тебе левую щеку. А после Розовых и Черных топей, после Синих жидких песков, после Горького леса – пусть освещает тебе затылок. Дальше – ищи город-волчек, город с тремя сотнями носов, а за ним город с дырявыми мостами…

– Путь не близкий, – повторил он: – Но раз я дошел, дойдешь и ты.

– Да, я дошел! – с гордостью сказал Карагаш: – Никто, даже я под конец не верил… Только зря все это оказалось. Меня не пустили. Наверное, я оказался не достойным… А вот ты – достоин. Я это точно знаю. Я видел там дом с твоим именем, Пека. Так и написано над дверью: «ПЕКА». Он твой. И он ждет тебя…

В этот момент кто-то рывком поднял Пеку, и он увидел перед собой разъяренное лицо князя Друты.

– О чем ты тут шепчешься с Проклятым?! – прошипел он в лицо мальчика.

Пинком отбросив его в сторону, Друта проревел в лицо Карагашу:

– Больше ты никого не уведешь! – и пнул его в живот с такой силой, что несчастный закатил глаза и упал на бок. Кровь толчками выплескивалась из его рта.

Ночью Проклятого сожгли. А утром, вот совпадение, охотники вернулись с удачной охоты. По дворам разносили куски жареного мяса, но не все стали его есть. Не стал есть и Пека.

Два дня он готовился к побегу, но не успел. На рассвете третьего, на поселок напал отряд спустившихся с перевала дикарей. И вел его Шорк – один из пятерых, уведенных Карагашем. Мужчин убивали без разбора. Женщин – только старых и больных. Чудом ускользнув из поселка, Пека затаился неподалеку. И когда, разграбив все, что имело ценность и, повязав в цепочку полон, дикари двинулись в горы, он двинулся за ними следом.

Ему было семь, но уже тогда он понимал, что, не зная пути, в одиночку он перевал не одолеет…

Имя его было Пека.

Жизнь его была – дорога, глаза – серый прах. И послан он был чтобы жизнью своей доказать: этот гнусный Мир все же имеет право на существование. Но он сам еще не знал об этом, и путь его был еще так далек.

Цветок второй – Лаванда

Ее звали Лаванда.

Жизнь ее была боль. Глаза – ледяная, изумрудного цвета, зима. Время ее делилось на две половины. В первой убивала она, во-второй – пытались убить ее. Первого пока было гораздо больше, поэтому она еще топтала пыльные тропы этого Света.

Судьба ее была – дорогой, которая куда-нибудь да приведет…

Отец Лаванды продал дочь в бордель. Не просто так продал – семья уже месяц, как голодала. Как сказали Лаванде, она жертвует собой ради отца и матери, ради братьев. Да и самой ей здесь не дадут сдохнуть с голоду. Как только все наладится, сказали ей, отец выкупит ее, и она вернется назад в ветхую, продуваемую всеми ветрами лачугу, что стояла на краю хутора Сомленск у самого леса…

Долго Лаванда не могла забыть, как отец суетливо пересчитывал, укладывая в огромный самодельный рюкзак банки с тушенкой, пакеты с макаронами, почерневшим горохом и солью.

А потом ушел даже не обернувшись, боясь встретится с дочерью взглядом.

Тут же ее схватили и остригли налысо. Потом пригрозили, что при первой же жалобе --">