Артём Александрович Мичурин - Полведра студёной крови. (СИ)

взгляд отвести не может. А они, знаешь, прям будто пауки движутся. Тело возле самой земли, а ноги-руки по сторонам враскаряку. И так ловко перебирают... Ой, - схватился дед за сердце, - как вспомню, аж оторопь берёт. До чего ж богомерзкие. Я-то к мутантам ровно отношусь, ты не подумай чего. Сам без наград от матушки-природы не остался, - оттянул он пальцем щёку, демонстрируя пару гипертрофированных загнутых внутрь зубов на нижней челюсти. - Но разве ж это мутации, в сравнении с таким отродьем? Ну, в общем, твари эти всё ближе-ближе, коза наша на трёх ногах скачет, орёт дурью, аж жалко. Но утерпели мы, подпустили, а потом как жахнем со всех стволов - обоих в решето! Один сразу затих, а второй поживучее оказался. На спину брык, и давай трястись. Ногами-руками длиннющими машет, кровища в разны стороны - жуть. Сам весь жилистый такой, долговязый. Рот разинул, хрипит, кровью харкает. Лампу запалили, чтоб получше рассмотреть, подносим - рожа вроде человечья, только вытянутая сильно и бледная, будто у покойника. А глаза, знаешь, ну чисто как яйцо варёное - белые все, мутные, ни зрачка, ни радужки. Слепой то бишь от рождения. И, поди ж ты, по лесу бегал, о деревья башкой чай не бился.

- А второй? Тоже незрячий?

- Второму всю харю разворотило. В той каше и не разобрать - где глаза, где что. Но, чует моё сердце, все они такие.

- Это почему?

- А с чего ж им зрячими-то быть? Как в двенадцатом году пиздануло, так они, небось, лет двадцать в подземельях своих торчали, света не видя. Там и рожали. Народу-то много. Война войной, а организм требует, - усмехнулся дед. - Вот отродья разные и повылазили потом, едва на людей похожи, с бельмами заместо глаз.

- Что-то немного их повылезло, если тебе верить. Всего-то парочка.

- О-хо-хо! - откинулся Старик назад, барабаня ладонью по столешнице. - Парочка! Кабы так, да разве ж я о них бы вспомнил? Это всё цветочки были. Самое-то говно позже началось. Мутов мы тех спалили и забыли. А по осени поехали из Кузнечихи в Паль сваты. Пять мужиков на двух телегах. Езды там - километров десять. А их ни к вечеру нету, ни утром, ни через сутки. Кузнечихинские забеспокоились. Сваты сватами, а и меру знать надо. Да и мужики-то были не так чтобы сильно пьющие. В общем, послали за ними мальчонку, чтоб домой выпроводил пропащих. Мальчонку того долго ждать не пришлось. Примчался в мыле, всего колотит, слова не может вымолвить. Только рот разевает да рукой в ту сторону машет, откуда прибёг. Мужики местные, времени на расспросы не теряя, взяли ружья и пошли. Вернулись с двумя телегами, кучей кишок и шестью головами. Рассказали, что телеги на полдороги от Пали нашлись, оглоблями к дому. Видать, на обратном пути беда приключилась, под вечер. Вокруг всё кровью залито, на земле потроха раскиданы, а вдоль обочины головы стоят отрезанные: две лошадиных и четыре человечьих. А перед ними аккуратненько глаза разложены и на те головы смотрят, в глазницы свои пустые таращатся.

- Забавно. А что же пятый? Ты сказал - пятеро сватов было.

- Да-да, - кивнул старик, набулькав в опустевшие стаканы. - Пришёл пятый. Через неделю. Говорят, жевал собственную губу, а штаны по земле волочились, полные навалены. Уходил - крепкий мужик, светлая голова. Вернулся едва живой, конченым идиотом. На все расспросы только одно повторял: "Мастер, мастер, мастер...". А спустя полтора месяца концы отдал. Лёг, рассказывали, на лавку, руки на груди скрестил, да и помер с улыбкой блаженной. Видать, смерть ему милее жизни показалась.

- Так он что, в Перми был? Где пропадал-то неделю?

- Кто ж его знает? Может, и в Перми. А может, по лесам бродил, да только через неделю вышел. Но с тех пор скотина окрест регулярно пропадать стала. Две-три штуки за год с деревни. Вроде как дань берут. И всегда голову безглазую оставляют - метку свою. А людей не трогали больше. Тех, что к ним не совались.

- А были и такие?

- Да нашёлся один. Андрюшка - сынок попа кузнечихинского. Дурак дураком. Окромя святого писания знать ничего не знал, а туда же - надо всяк божью тварь разумную на путь истинный наставить. Всей деревней его отговаривали. Нет, попёрся, умоленный. Рясу батькину надел. Говорит, так, мол, представительнее. Ага. Посланник божий...

- Не защитил господь раба своего?

Дед усмехнулся и достал папиросу.

- Да на что мы ему? Миллиарды вон как хуем сбрило.

--">