А Смуров - Рассказ о капитане Ван Страатене, прозванном Летучим Голландцем

Получив чаевые, почтальон горячо поблагодарил и скрылся, оставив в руках Ивана Ивановича тяжелый конверт с загадочным письмом, владелицу которого предстоит разыскивать по милости французской почты.

Ни штемпель города Гонконга, ни печать с неизвестным гербом не могли разрешить недоумения. Лучше было не думать о полученном письме до завтра, надеясь на пословицу «Утро вечера мудренее».

Но и утро не помогло. Служанка ничего не могла сообщить о личности мадемуазель де Карадок. Справки в полиции также не принесли никаких результатов. Соседи ничего не знали об адресате. Можно было бы позабыть о письме, по его присутствие вызывало странное беспокойство. Все, к кому ни приходилось обращаться, проявляли несвойственную спокойным бретонцам энергию, пытаясь помочь дяде. Были ли их старания вызваны любопытством или любезностью по отношению к приезжему человеку, по русский гость принимал это как должное.

Дня через три приходский кюре сообщил ему, что конфирмация мадемуазель Гарэн-Мари де Карадок состоялась в его церкви ровно двести четыре года назад.

Наиболее полные сведения были получены от мэра, представившего несколько документов из муниципальных архивов. Таким образом, Иван Иванович узнал, что таинственная незнакомка была единственной дочерью Рэне-Амбруаза де Карадока, капитана флота его величества короля Людовика XIV, владелицей дома, в котором он проживал, и умерла от какой-то болезни в двадцатисемилетнем возрасте, незамужней, в Лориане, куда она поехала отыскивать своего жениха. Дом этот после ее смерти унаследовал двоюродный брат, носивший другую фамилию. И больше фамилия Карадоков среди владельцев дома и его обитателей не встречалась. Гарэн-Мари выехала в Лориан, когда ей было двадцать лет. Следовательно, письмо опоздало вручением ровно на двести лет.

Гонконг было бесполезно запрашивать: письмо мог сдать на почту всякий, кому заблагорассудится, и ни один сыщик не взялся бы установить личность отправителя. Оставалось только одно: вскрыть конверт и ознакомиться с содержанием.

Заручившись любезным разрешением мэра, мой дядя поспешил домой и с нетерпением вскрыл пакет. В нем было обширное письмо, написанное тем же почерком, что и адрес.

Вот его содержание, приведенное без каких-либо сокращений или изменений.

«Моя дорогая, горячо любимая Гарэн! Не родился еще живописец, краски которого могли бы достойно изобразить светлое сияние красоты твоей. Не было еще на нашей земле музыканта, способного нежными звуками воспроизвести переливы твоего голоса. И ни один трагический актер не смог бы своим божественным искусством передать тоску по тебе, далекой, как звезда, сверкающая в первых лучах денницы.

Днем и ночью шепчу твое имя. Оно для меня — заклятье от бед, налетевших на меня подобно толпе эриний. Оно — светлый луч в мрачном лабиринте, в котором заблудилась моя жизнь с того времени, как я послал последний привет тебе, королева моего сердца.

Да не оскорбятся глаза твои тем, что опишу тебе с возможной подробностью, стилем искренним, но не совсем приличным для разговоров с прелестными повелительницами наших сердец и жизней.

Когда я вспоминаю все, что произошло со мною за последнее время, то не могу отличить сна от яви, действительности от призраков, жизни от смерти. Как будто рок ввергнул меня в пучины преисподней, и я, как Орфей или Дант, брожу среди ее мрачных лесов и скал, в царстве кошмаров и фантасмагорий.

Началось это год назад, во время нашего плавания по Индийскому океану.

Было тихо, и, кроме рулевого и меня, на вахте никого не было. Мы шли курсом норд-норд-ост теплой безлунной ночью, не ожидая встреч на пустынном просторе волн, разрезаемых килем нашего корвета. Я только что сделал последнюю запись с судовом журнале и поднялся на мостик, как увидел прямо перед собой очертания мачт странного корабля. На его клотиках и реях беспрестанно вспыхивали белые огни, горевшие холодным светом и освещавшие темные надутые паруса. Ветра не было, но корабль мчался на нас с неимоверной быстротою, точно его подгоняла невидимая буря. Когда он подошел ближе, я заметил, что на его бортах блестят такие же огни, как и на мачтах. Это было большое старинное трехмачтовое судно голландской постройки, из тех, что бороздили океаны лет сто-полтораста назад. Я приказал рулевому отвернуть вправо, но встречный корабль явно шел на сближение.

Какое-то непонятное оцепенение не позволило мне --">