Валентина Осколкова - Дурная наследственность Аё

ехать, честное слово!

Глаза у Никиты честные-честные, совсем как когда он стоял с родителями в кабинете у директора после того, как первого сентября в первом классе разбил стекло шкафа в кабинете. Лбом одноклассника.

…– Первый и последний раз, первый и последний, – бормочет Аё всю дорогу до Никитиного дома.

Вернувшись к себе, Аё долго отмокает в горячей ванне, капнув туда чуть-чуть аммиачного раствора «для аромата», мелкими глотками тянет настой ромашки и слушает фортепианные сонаты Моцарта. К процессу отхода ко сну Аё относится крайне серьёзно, особенно в таком состоянии, и всё равно среди ночи просыпается с криком и отчаянной надеждой, что успел проснуться вовремя.

Вскочив, Аё лезет в холодильник, щедро смешивает в стакане газировку, лёд, мяту и лайм, заливает всё это из тёмной бутыли и вот так, с мохито в одной руке и бутылью в другой, отправляется прочь.

Рассвет он встречает на крыше одного из небоскрёбов. Смотрит на краешек солнца, часто моргая – проклятые крокодиловы слёзы! – и загадывает: пусть он всё-таки проснулся вовремя, пусть. Размытые остатки сна – огонь, крики, чувство падения – тают, как лёд в мохито.

…Вечером СМИ захлёбываются сообщениями о трагедии. Аё и рад бы не смотреть на донельзя знакомые кадры с обугленными обломками, но об авиакатастрофе говорят буквально в каждом вагоне каждого поезда.

«Это был первый и последний раз, – бормочет Аё, на нервной почве раньше срока сбросивший рога. – Больше никаких стрессов и всего такого. Займусь йогой. Буду медитировать по утрам и очищать сознание перед сном по древним китайским методикам. Каждый день, каждый божий день…»

И проклинает дурную наследственность.

* * *

– Ты ведь знаешь, что случится, если вызовешь меня в третий раз? – уточняет Аё у Никиты.

Никите четырнадцать. Он худ, нескладен и всё так же огненно-рыж. Под глазом наливается фингал, губа кровит, и Никита её то и дело трогает языком.

– Ага, знаю. Ты навечно заберёшь мою рожу. Но я ж не дурак тебя в третий раз звать!

Мешковатые камуфляжные штаны на три размера больше на Никите удерживает только широкий ремень, но сильнее всего Аё раздражает дурацкая кепка с модным плоским козырьком.

И взгляд исподлобья. Взгляд молодого волчонка.

– И куда смотрят твои родители? – риторически вздыхает Аё.

– Ты мне нянька, что ли? – тут же огрызается Никита и снова облизывает губу. – Никуда они не смотрят. Папа из последней командировки ещё краше приехал. Ну, то есть официально-то он в отпуск с друзьями ездил, но я ж его знаю. И вообще, ты хоть выслушаешь, зачем я тебя вызвал, а?! – голос у него даёт петуха от напряжения.

Аё вздыхает:

– Слушаю.

– Ты девчонку одну найти можешь?

– Здесь, в метро?

– Ага.

– Могу. – Аё вздыхает ещё раз.

– Ну так ищи!

Аё молчит. Вызов в Никитином взгляде потихоньку гаснет, и пацан, совсем как четыре года назад, виновато сопит. Уже не волчонок, уже смущённый рыжий ёжик.

– Ну, это… пожалуйста и всё такое, – наконец выдавливает он. – Мне без неё не жить, ясно?

Аё очень хочет сказать, что это не так, но молчит. Он всё-таки монстр, а не фея-крёстная.

Тем более Никита слишком уж искренен.

– Ну, Аё… Первый и последний раз, ладно? – совсем жалобно просит Никита.

Аё сосредоточенно скребёт ногтем правый рог. Прошлые рога он сбросил два месяца назад, поэтому отросшие им на смену панты уже отчаянно чешутся.

Наконец Аё сдаётся:

– Идём. – И, взяв Никиту за руку, выходит из вагона прямо сквозь закрытую дверь, на полном ходу.

Отыскать нужного человека Аё несложно, спасибо прадедушке Херну. Пару минут – и вот они с Никитой уже на нужной станции. Девчонка – по-цыгански черноглазая, размалёванная тенями-помадами, как африканский божок, и в юбке такой коротенькой, что даже Аё сглатывает, – целеустремлённо бежит по ступенькам перехода.

Аё выпускает руку Никиту, и пацан несётся следом.

Догоняет.

Девчонка сначала что-то ему говорит, потом толкает в грудь, вырывается, когда Никита хватает её за руку… Потом они уже целуются, прямо на ступеньках, не обращая внимания на торопящихся мимо них людей. Кажется, нет в природе той силы, которая оторвала бы этих двоих сейчас друг от друга.

Аё сутулится, суёт руки в карманы и уходит прямо сквозь стену.

Иногда капля ясновидения, доставшаяся от прабабки, кажется Аё самым дурным наследством, даже хуже тех снов.

А Никита был всё-таки слишком искренен.

* * *

В тот день Аё совершил --">