Полина Олехнович - Оберег

так, что он пошел ко дну.

Я был по пояс мокрый, но холода не чувствовал. Снял джинсы, выжал со всей силы, снова надел и быстро пошел домой. Было рано, и люди мирно сопели в своих постелях, на улице — ни души. Мне удалось незамеченным дойти до подъезда. И тут я вспомнил про собаку. Испугался, что Дрищ остался у пруда, оборачиваюсь — нет, вот он доходяга, семенит сзади.

Я снял мокрую одежду, завернулся в теплый плед и выпил пару стопок водки. Но меня продолжало трясти, да так, что зубы в буквальном смысле стучали.

С трудом дождавшись семи утра, я позвонил Маринке, хотя понимал, что воскресенье, и она сладко спит. Но мне безумно хотелось услышать человеческий голос.

— Алло! — сонно и раздраженно отозвалась Маринка, и мне сразу стало легче и как-то спокойнее.

— Может, приедешь ко мне?

— Приеду?! — неожиданно взвизгнула она. — После вчерашнего?! Знаешь, мне вполне хватило…

Я не как не мог уловить смысл ее слов, потому что перед глазами мелькнула картинка, словно вспышка, словно кадр из фильма — черный дым, мои руки смыкаются на Маринкиной шее, она корчится, отбивается…

Маринка продолжала истерично тараторить в трубке, но я не вникал. Машинально положил ложку  кофе в чашку, залил кипятком, достал из холодильника банку сгущенки и через края налил в чашку. Крупная молочно-белая капля плюхнулась на край  кухонного уголка.

Я слушал возбужденную речь Маринки и краем глаза видел, как заметался Дрищ по уголку, пытаясь дотянуться до пролитой сгущенки. И вдруг он шлепнулся вниз головой.

Я положил телефон и поднял собаку. Голова ее болталась как на тряпочке. Сломал шею.

— Вот ведь черт! — закричал я. — Да что это происходит?!

Некоторое время я просто тупо сидел. Может быть, час, может, два. Потом положил Дрища в его коробку, закрыл крышку. И зачем только выводят такие породы — или раздавишь, или сама переломается! Опять точно вспышка мелькнуло: черный дым, тонкая шейка собаки, мои пальцы. Я выбросил коробку в мусоропровод.

Вернулся на кухню, чтобы вскипятить еще чая, глянул в окно и чуть не задохнулся от ужаса — Палыч стоял посреди двора, весь мокрый, с синюшним лицом, выпученными глазами и перекошенным ртом. Вода стекала с него на асфальт. Он поднял на меня мутные, словно сваренные в кипятке глаза.

Я отскочил от окна, в голове помутилось, я схватился за край стола. Нет, этого не может быть, это все мне только кажется… А что, если Палыч не умер, что если он был без сознания и оклемался?

И снова перед глазами мелькнуло: шнурок затягивает шею, вены вздуваются, лицо багровеет, слюни изо рта.

Я взял себя в руки и снова выглянул в окно. Двор был абсолютно пуст. Только стояли припаркованные автомобили.

Но мне  было так жутко, что я запер на второй замок входную дверь,  будто бы призрак Палыча мог войти.

Несколько дней я не выходил из дома и не спал, потому что стоило мне посмотреть в окно, как я видел удушенного Палыча. Он смотрел прямо на меня, и его жуткое лицо выражало такую злобу, такую жажду кровавой расправы, что я каменел от ужаса.

Мимо проходили люди, как ни в чем ни бывало, ехали машины, а он стоял. Иногда делал несколько шагов в сторону подъезда, и тогда я не выдерживал и отскакивал от окна, даже хватался за нож, так было жутко. А потом он снова исчезал, и я дышал громко, глубоко и часто, пытаясь заставить сердце работать нормально.

А стоило мне заснуть, и начинались кошмары: на плите кипит, парит суп, в комнате гомонят Палыч и Чимола, я выключаю газ, медлю, а потом снова включаю, но не зажигаю огонь. Газ тихо шипит, ползет невидимой змеей. Или: дверь из комнаты открывается, я чувствую тошнотворный, невыносимо приторный запах — выходит мертвый Чимола, а над головой у него черный дым. Или еще похлеще: во сне я сплю и просыпаюсь от звука назойливо падающих капель. Я иду на кухню, чтобы выключить кран, и вижу Палыча, который стоит посреди кухни в луже воды, и вода все стекает с волос и с одежды, а на шее у него черно-лиловая полоса от шнура, и язык вываливается изо рта и глаза налиты кровью. Он вроде как не видит меня, делает несколько неуверенных шагов в сторону входной двери, шатаясь, и вдруг резко оборачивается. И вместо лица — рожа идола, черная и уродливая. Он дико скалится и кидается на меня.

Ну разве тут уснешь?

Маринке я больше не звонил и на ее звонки не отвечал. Наверное, батя прав, зачем мне эта чокнутая, психованная женщина? От такой точно поддержки не дождешься. Весь мозг --">