Марк Хармс - Глаза звездного цвета

Я часто вспоминаю своего дедушку.

Сейчас, спустя много лет, воспоминания о нем туманны и как бы пропущены сквозь пыльные линзы очков моего детства. Если сесть и начать копаться в голове, можно выудить совсем немного: вот он со смехом подбрасывает меня в воздух, показывая мне три пальца – тогда мне исполнилось три года, а я радостно визжу от ощущения полета; вот я старательно и криво приколачиваю гвозди, а он наблюдает, как бы я не ударил себе по пальцу, чтобы вечно тревожная мама не устроила ему серьезный разговор; вот… Таких вспышек немного, а последнее, что я помню – печальная и грустная история, которая почему-то запомнилась мне совершенно отчетливо, как будто именно благодаря ей моя память повзрослела, устроилась на работу, накопила денег и купила нормальное оборудование для записи воспоминаний.

Лето

Когда мне исполнилось девять лет, я вдруг неожиданно осознал, что моя отправка на дачу к бабушке и дедушке была нужна скорее даже не мне, как все пытались меня убедить, а моим родителям. Нет, не скажу, что мне там не нравилось, но сама мысль, что кто-то получает от моей ежегодной ссылки за город больше выгоды, чем я, ставила меня на место бизнесмена, прогадавшего в крупной рыночной игре. После осознания этого факта я понял, что могу на них давить – и перед каждой отправкой родителям приходилось сравнивать счеты в этой игре купленными игрушками и сладостями. Одной из таких игрушек оказалась светящаяся звезда на цепочке, благодаря которой ее можно было носить на груди; кардинальное отличие этой вещицы от десятков безликих пистолетов и машинок окутывало ее в вуаль тайны и оттого делало еще более похожей на своих небесных собратьев, подмигивающих с ночного неба. Я гордо носил ее на груди, снимая только на время купания, а на расспросы сверстников лишь загадочно отмалчивался, как будто и вправду был хранителем настоящего космического огня; жизнь еще не успела объяснить мне, что на самом деле моя звездочка была изготовлена в пригороде китайского фабричного городка, а таинственный свет, то мигающий, то вновь появляющийся, объяснялся отнюдь не мистической природой ее существования, а лишь дешевизной установленного внутри светодиода.

Бабушка с дедушкой жили далеко за городом – и сколько я их ни спрашивал о причинах выбора дачи на таком огромном расстоянии от компьютера, удобных тротуаров, дворов с футбольными воротами и комфортного унитаза, каждый раз получал ворчливые ответы, которые никак не хотели уложиться в моем сознании – они говорили что-то о "настоящей природе", "лесном воздухе" и, как ни странно, о "тишине". И если с первыми двумя пунктами все было вполне понятно, то к третьему у меня были большие вопросы – кому нужна эта тишина и что в ней хорошего? Тогда мне казалось, что тишина была олицетворением потерянного времени, которой нужно было старательно избегать, чтобы не состариться раньше положенного. Из этого вытекал разумный вывод: стариками становятся тогда, когда начинают прислушиваться к тишине.

Насколько мне было известно, решение поселиться в деревне они приняли после того, как переступили пенсионный порог. С тех пор их дача пустовала только в те редкие мгновения, когда они уезжали в город за покупками или чтобы повидаться с многочисленной родней. Все, что у людей ассоциируется со словом "деревня", было и тут: необъятных размеров пруд, вселявший в меня первобытный ужас своей полутораметровой глубиной, ласковое и напоминающее маму летнее солнце, изумрудная зелень, деревенские жители, удивлявшие меня своей простотой взглядов на те вещи, над которыми городские люди чаще только хмурятся, и их дети, целыми днями околачивающиеся на улице, лениво пинающие мяч, играющие в прятки на желание (загадывали всегда почему-то одно и то же – неожиданно ухватить сверстницу за задницу, а затем стремительно убежать, бешено гогоча от прилива адреналина), дерущиеся насмерть до первой крови и сооружающие самопальные убежища в местах, оставленных другими людьми по причине несовместимости с нормальной жизнью.

Хоть они и приняли меня в свой коллектив совершенно просто и без каких-либо формальностей, их компанией я почему-то не особенно дорожил и уже тогда понимал, что вместе нас всех свела не дружба, а невероятная скука, и что скучать по-одиночке было гораздо невыносимей, чем вместе. А различные ритуалы и клятвы о вечной дружбе казались мне