Марк Веро - Долина живых колодцев

лет: она помается, пострадает – и сама поймет, как была неправа, и сама первой придет к вам на поклон, с благодарностью за наставление и заботу».

Каково же было негодование племени, когда такое повторилось спустя пару дней! Лауру выставили на середину пещеры, как на посмешище, на обозрение всем и каждому: всякий мог подходить к ней, говорить любые слова, указывать правильный путь, осмеивать и оскорблять, устрашать карой немилостивых богов и страданиями после смерти. Единственное, чего нельзя было – так это притрагиваться к ней: таких людей называли «очумленными» и обрекали на вечное одиночество – теперь ни один парень к ней не подойдет, чтобы назвать своей женой; считалось, что если нарочно дотронуться до нее, то можно было подхватить расстройство ума – самую частую болезнь во всех пещерах. Такие «очумленные» не проживали и года, умирая в одиночестве, изнывая от ласки и от теплого слова. Даже родная мать теперь стала смотреть на нее по-другому: как на тяжкий груз – никому не нужный, но о котором по причине кровной связи надо было печься.

Все плюнули на нее и предоставили полную свободу, когда такое повторилось и на следующую ночь, и через. Ее даже звали, грубо окрикивая, чтобы выметалась поскорее из пещеры, пока не задвинули камень. Лаура была счастлива.

Она убегала, предаваясь чудесному зрелищу. В самые темные ночи, когда повсюду висела глухая тьма и стихало свечение рыб, только тогда в упоительной выси, где днями можно было сыскать пятнышко света, неясный, смутный свет звезды пробивался сквозь незримую завесу мрака и невежества. Она вглядывалась в ночное небо, и тогда перед ней раскрывалась необъятная красота: она видела звезды, чистые и незабвенные, она видела иной мир. Он существует!

«Он существует!» – повторяла она, и с этой странной мыслью засыпала.

Так прошло немало времени. Однажды днем, когда мужчины тесали камни, а женщины ловили рыбу, она решилась на чистой воды безумие. От работы ее отлучили – брезговали помощью, но Лаура не сильно обиделась: мать пока подносила еду, да и сама она кое-что вылавливала по ночам. Отчаянная мысль грела ее сердце, и девушка осмелилась на роковой шаг: стала карабкаться по отвесным камням, что складывали стенки жуткого колодца. Камни были холодны и скользки, но между ними был мизерный зазор – такой, что можно было разве что пальцем ухватиться.

Первые попытки все, как одна, были неудачны, последующие – тоже, но она не успокаивалась: цеплялась ободранными до крови пальцами за выступы, взбиралась на высоту двух сложенных вместе людей и срывалась в морозную воду. Делала она это, в основном, когда никто не рыбачил: сколько б много воды ни было, но она грохотом от своего падения распугивала всю рыбу; и женщины визжали и орали на нее, не смея, впрочем, дотронуться.

Сперва все приходили и потешались над ней, над ее бредовыми идеями и пустыми фантазиями, и так продолжалось долгими неделями; но постепенно разговоры о ней стихли – всем наскучило это занятие, и, видя ее упрямство и глупость, все окончательно махнули на нее рукой, как на тяжко больную и неизлечимую от своего безумия.

Только каждый день какая-то худая, даже костлявая, женщина неизменно приходила к колодцу и, срываясь на охрипший крик, вопила:

– Глупая! Куда ты лезешь, на мое несчастье и свою погибель?! Свернешь себе шею! А нет, так – сорвешься и упадешь с высоты: хлопот потом не оберешься лечить тебя… Бросай заниматься этой ерундой! Сию же минуту! Кому я говорю?! Спустись на землю, куда полезла?!

– Так идут к звездам! – упорно отвечала Лаура.

– Там нет ничего и никого, да и быть не может: ни звезд, ни людей… Наслушалась всяких бредней и впустую тратишь жизнь, пока другие люди делом занимаются…

То была родная мать – она увещевала любимую дочь, как могла, но девчонка была напористая и не хотела сдаваться, продолжая с немыслимым рвением верить в звезды и людей, что живут в стране Вечного Света совсем по-другому, не так, как они. Верила и все карабкалась, карабкалась, срываясь в очередной раз, набивая себе шишки и ушибы, не говоря уж о том, что все тело покрыли расползшиеся синяки. А один раз дело все ж обернулось несчастием и тупой, немой болью: Лаура вывихнула палец, и мать, под покровом темноты, рискуя тоже прослыть «очумленной», вправила его на место. Крик боли эхом отзвучал в мертвой тишине.

Лаура

--">